«Вредность показа этих фильмов усиливается тем, что они показываются в клубах и ускользают от пристального внимания советской общественности. А между тем происходит массовое разложение психологии рабочего зрителя, внедрение в него антисоветских доктрин об отсутствии в Америке социальных разногласий.
Такие фильмы, как „Роз-Мари“, — это удар по обороне советского государства, подрыв его психологической и идейной мощи в возможной будущей войне. („Эк куда хватил!“ — поморщился, наверное, здесь даже Маленков. — Ю. С.). Нужно привлечь к ответственности кинодельцов (а следовательно, и Шепилова с Ильичевым, давших им на это „добро“. — Ю. С.), выпустивших фильм, будто невинную оперетку (какой она и была. — Ю. С.), в симпатичнейшем виде показывающий американского офицера.
Но дело не только в „Роз-Мари“. Очень широко идут фильмы „Первый бал“, „Секрет актрисы“ (с Д. Дурбин, которая уже ничем не могла испугать Агитпроп. — Ю. С.). Как будто невинные с точки зрения прокатчиков, но они показывают, что бедный и честный (то есть героиня Дурбин. — Ю. С.) всегда добьется счастья в Америке без какого-либо революционного протеста» (Маленков опять, наверно, морщится, потому что никак не может представить революционно-протестующую очаровашку Дурбин.) «Они не вызывают обязательного чувства протеста против американской действительности, внушают десяткам миллионов советских зрителей, что „и там можно жить“, и „там не так уж плохо“. А это перед назревающим столкновением между нами и американцами совершенно недопустимо, это разлагающая пропаганда в пользу врага.
В театрах правильно запрещены Центральным Комитетом партии пошлые иностранные пьесы. (Это еще о 1946 года „Постановлении о репертуаре драматических театров“. — Ю. С.) Почему же разрешается пропаганда американского образа жизни на экране? Неужели для того Советское правительство уделяет огромное внимание кинофикации всех поселков, клубов, Домов культуры (что правда, то правда! — Ю. С.), чтобы американцы пропагандировали с советского экрана свой образ жизни?
Если бы какое-то издательство выпустило сейчас книжку о том, как бедная девушка вроде Золушки может найти счастье в капиталистической Америке (сейчас такими книжками завалены прилавки. — Ю. С.), то этого писаку и издателей привлекли бы к политической и судебной ответственности за пропаганду в социалистической стране капиталистического образа жизни. Почему же это можно на экране?
Наша пресса постоянно пишет, что американцы добиваются распространения своих фильмов на весь мир. Наша пресса с удовлетворением отмечает, что где-то во Франции какие-то прогрессивные деятели ограничивают внедрение американских фильмов. (И „наша“, невольно продолжаем мы поддакивать, и предлагает равняться на ту же Францию. — Ю. С.) А у нас под боком экраны многих городов полны американскими буржуазными фильмами, иногда даже в незашифрованном виде („Роз-Мари“) восхваляющими моральную стойкость американского офицерства. И пасквильно („Капитан армии Свободы“) изображающими революцию.
Говорят (и продолжают спустя пятьдесят лет говорить. — Ю. С.), что показ американских фильмов делается из коммерческих соображений, так как некоторые советские фильмы (а российские? — Ю. С.) зрители плохо посещают. Конечно, если наши киноорганизации будут выпускать скучные фильмы, где очень важная тема изложена нудно, то кинотеатры будут пустовать. Но это значит, что надо выпускать больше фильмов о нашей советской жизни и интересных, а не заполнять театры враждебной агитацией.
Как же можно, чтобы кино, самое массовое из искусств, стало проводником в массы буржуазной идеологии? Если бы в каком-то издательстве был финансовый прорыв и его руководитель стал бы печатать для выполнения плана американские пустые детективы или романы, восхваляющие все американское, такого издателя отдали бы под суд. Почему же фильмы с таким содержанием показываются? Ведь кино еще сильнее действует, чем литература».
«При проверке клубов и кинотеатров на предмет демонстрации в них американских фильмов, — переходит патриот-аноним к конкретному инструктажу, — следует иметь в виду, что театры часто скрывают этот показ. В некоторых театрах Москвы (называли „Перекоп“, но это следовало бы проверить) был определенный час, когда демонстрировался американский фильм. То есть на афише его нет, но из рассказов публики и администрации известно, что в такой-то час идет не советская картина, а американская.
И кроме того, важно выяснить не только количество таких „американских“ сеансов, но и случаи, когда в таком-то театре советский фильм и „Индийская гробница“, пошлейший фильм (несмотря на индийские архитектурные красоты, описанные в нем Агитпропом; при том, что пишущий, благодаря тому же Агитпропу, не знает о русском происхождении любовника жены магараджи. — Ю. С.), идут как будто пополам. А на самом деле „Индийская гробница“ идет с утра до ночи, шесть сеансов, а советский фильм — только час».
И снова аноним прибегает к своему излюбленному приему «от обратного»:
«Мы сейчас фактически уже воюем с Америкой. Если бы во время войны с Германией кто-нибудь написал рассказ о том, как хорошо живется в гитлеровской Германии, или показал бы немецкий фильм такого содержания, то как бы это было воспринято? Как действия, направленные к моральной деморализации перед лицом врага.
Должно быть покончено с двурушничеством в показе картин, когда они, не демонстрируясь на открытых экранах Москвы и Ленинграда, показываются в клубах и на открытых экранах периферии. В клубах должны идти лишь картины, идущие на открытом экране (а как же тогда ВЦСПС с положенными ему немалыми „валовыми сборами“? — Ю. С.).
Еще яркий пример того, как безобидный вроде фильм несет в себе растлевающую проповедь гнусной философии.
По клубам бесконечно идет фильм „Собор Парижской богоматери“. Его, очевидно, считают классикой. Но от Гюго там осталось мало. Американские дельцы этим фильмом проводят мысль, что если народ угнетен, то виновата не высшая власть, а злые плохие чиновники. В фильме показан добрый король и злой судья Фроло. (Так что сколько ни пытались Шепилов с Ильичевым устранить из фильмов „добрых королей“, один все-таки проник на „трофейный“ экран. — Ю. С.).
Показывается это на расовой проблеме. В стране преследуют цыган, но фильм старается убедить зрителя, что в расовом преследовании виноват не король, не высшее правительство, а злой чиновник Фроло».
«А ведь этот фильм тоже, кажется, был в списке тех, что не нуждались в поправках, — снова, должно быть, припоминает Маленков агитпроповское расследование. — Как же так? Слепые они там, что ли?»
«Но и этого мало, — читает он оказавшегося более прозорливым, чем Шепилов с Ильичевым, вместе взятые, анонима. — Главное в том, что этот фильм совершенно откровенно проповедует враждебную нам философию правых социал-реформистов, лейбористов и пр.
В фильме много места уделено истории двух героев: Грегуара — поэта и Клопена — вождя бродяг. Грегуар стоит за мирные действия, чтобы добиться реформ. Он убежден, что не нужно никакого вооруженного восстания — достаточно обратиться с петицией к королю, и все будет в порядке.
А Клопен стоит за вооруженное восстание. И что же происходит? Клопен поднимает восстание и сам в нем гибнет, ничего не добившись. А Грегуар, без восстания, обращается с петицией к королю, и добрый король дает ему добро на все реформы.
Это самая настоящая реформистская философия. Но и этого мало. Боясь, что антиреволюционная мораль может до кого-нибудь „не дойти“, авторы прямо дали такую сцену и слова. Когда Клопен лежит умирающий, к нему подходит Грегуар и откровенно говорит: „Вот, ты считал, что добиваться нужно всего вооруженным восстанием, и ты погибаешь, ничего не добившись. А я мирным путем, петицией к королю, всего добился“.
Коммунистическая партия учит нас, сочувствуя всем угнетенным на Западе, которые стремятся поднять знамя восстания против угнетателей, презирать реформистскую философию. А на наших экранах идет фильм, показывающий, что реформистская философия „правильная“.
Как может быть, чтобы постановления ЦК ВКП(б) о журналах „Звезда“ и „Ленинград“ и о театре не относились, по мнению кинодельцов, к кино?»
Этим риторическим вопросом завершает свой вопль пожелавший остаться неизвестным
