На что он, хромец, опирается,
У звезд и планет на виду?
Шагают верблюды в истоме, и
Вином обернулась вода.
В ничто и нигде, до истории,
И после нее, в никогда.
Что пролито? Звезды ли? Млеко ли?
Гадать, так уж наверняка.
В пустом довременье, как в зеркале, —
Все будущие века,
Они же — и прошлые. В схиме ли,
В фате ли их жребий благой —
Иаков один для Рахили, но
Для Лии он — кто-то другой,
И обе мечтают о третьем и
Забыли о прежних богах.
Но прошлое с будущим встретилось
Уже, и Иаков — в бегах,
И Некто восходит по лестнице
Над спящим, в обитель планет,
И, в черном две девы, две вестницы,
Два ангела, смотрят вослед:
То Марфа с Марией прощаются
С Тем, с Третьим, но выключен звук.
К кому он, поэт, обращается
С амвона бумаги и букв?
О мудрые дщери Лавановы,
Праматери праотцов!
Никто не читает Иванова
В забвенье начал и концов.
Чья нитка в иголку проденется
Под куполом зрячих планет?
На что он, мудрец, понадеялся?
