Мороза не боится дядя мой.
Он любит в полынью залезть зимой.
А также любит летнею теплынью
В степи иль поле подышать полынью…
Здесь рисует свои “Смешные диалоги” Л. Каминский:
“— Придумай предложение со словом „благодаря”.
— Благодаря учительнице я получил двойку”.
Здесь М. Лукашкина играет в “Рифмы-обманки”:
Помидор большой и спелый.
Погляди, какой он… (красный).
Мышь считает дырки в сыре:
Три плюс две — всего… (пять).
Знает даже иностранец:
Всех в лесу хитрее… (лиса).
Ясно, что у такого Мурзилки друзья не только в книжке, а по всей России. В письмах они приглашают его к себе. Одни мечтают вместе с ним впервые отправиться на Черное море; другие зовут его с собой туда, где уже побывали сами и где им было хорошо. Они присылают ему своих кукол, шлют рисунки и аппликации, ответы на конкурсные задания и вышивки, стихи и сказки, запоминая, словно в “Птичьей школе” Б. Заходера, что “пишется „чирик”, а произносится „чивик” или „чилик”, кто как привык!”.
Алексей СМИРНОВ.
Klaus Waschik, Nina Baburina. Werben fьr die Utopie. Russische Plakatkunst des 20. Jahrhunderts. Bietigheim-Bissingen. “Edition Tertium”, 2003, 416 S.
Kлаус Вашик, Нина Бабурина. Агитация за утопию. Русское искусство плаката 20 столетия.
Книга Клауса Вашика и Нины Бабуриной как будто бы очевидна и ожидаема.
Как же иначе, ведь советское искусство плаката — такой благодатный предмет для академического исследователя, здесь все как на ладони: и повседневная жизнь “советского человека”, и механизмы тоталитарного общества, и стилевые манеры разных мастеров... Однако стоит только открыть объемистый том — и тут же понимаешь: книга эта совершенно неожиданна, она способна удивлять и даже шокировать. Очень нелегко уловить ее жанровую доминанту, представить вероятного ее читателя. Это не только ученый-искусствовед или историк, не только “любитель искусства”, посетитель музеев или книгочей-эрудит. Труд Вашика и Бабуриной обращен ко всякому человеку, причастному к культурной памяти советского времени, то есть, попросту говоря, к любому жителю “России и стран СНГ” старше десяти — пятнадцати лет.
Мандельштамовская “выпуклая радость узнаванья” посетит каждого, кто перелистает книгу, увидит сотни плакатов В. Маяковского и Д. Моора, Кукрыниксов и Б. Ефимова (и, как говорится, мн. др.), собранных под одной обложкой. Здесь — знаки детства, эмблемы взросления, когда все пространство обыденных дел и раздумий измерялось расстоянием от плаката до плаката, от лозунга до лозунга: от “Ты записался добровольцем?” до “Не стой под стрелой и грузом!”, от “Не болтай!” до “О спорт, ты мир!”. Академическая дистанцированность и отстраненность от объекта изучения нежданно-негаданно
