* *
*
Новорусский глянец чужих надгробий
и гламурных роз смоляные пятна…
Из пространства призраков и подобий
мне тебя уже не вернуть обратно.
Не гляди доверчивой Эвридикой —
каменеет глина, гордясь трофеем.
Над холмом зеленым стою с гвоздикой
рядом с горьким, оглохшим, седым Орфеем.
Сколько слез ни вылей — все будет мелко,
под лопаткой горит ледяное жало.
…И душа твоя кладбищенской белкой
мне легко дорогу перебежала.
* *
*
В новом пейзаже звучишь, как в другом регистре.
Перебой, пауза — белое солнце тлеет,
робкая музыка выжидает, подобно искре,
а потом огнем вызревает, выжигает пепел, смелеет
и, взрываясь жарким ветром в разрушенной колоннаде,
раскаляя лады ветхих дворцов и башен,
насилует флейту Эола дивного звука ради,
с которым сольешься — никакой уже мрак не страшен.
Укрупняя масштабы того, что казалось малым,
низводя золотой запас к нулевой отметке,
красный тяжелый вал мчится по желтым скалам,
пережевывая обломки, камни, живые ветки,
и, зайдясь в пылающем выдохе пролетевшего суховея,
утратив содранные лохмотья, безумная и нагая,
я смотрю ему вслед и даже понять не смею,
что эта музыка тоже моя — но совсем другая.
