завершился разгромом азиатских варваров (тоже, впрочем, примета времени: считать мусульман ХI века варварами. — Ю. К. ). По всему побережью Средиземноморья, в Испании, на Сицилии, в Сирии, даже в Африке, Европа укрепляет свои позиции, сильная, бдительная, готовая к борьбе, но также и к удивительным свершениям в сфере искусства и мысли <…> Из этого мощного творческого порыва вышла и наша современная Европа…» (Halphen L. L’essor de l’Europe. Paris, 1932, р. 1).
34Палант Д. Беседы о недельных главах Торы. Иерусалим — М., 5761 (2001), стр. 109.
35 Горелик М. Разговоры с раввином Адином Штейнзальцем. М., 2003, стр. 136.
36 Святейший патриарх Алексий II: «Полнота христианства обнимает собой и иудейство, а полнота иудейства есть христианство» (Цит. по кн.: «Вавилон и Иерусалим», стр. 60).
37 Вышеславцев Б. Указ. соч., стр. 28.
38 Ап. Павел: «…Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим. 7: 15).
Алексей Константинович Толстой — драматическая трилогия и другое
Но сперва — Князь Серебряный (роман, 1850 — 1861).
Очень долго писался. Зато Алексей Толстой вжился в эпоху и удачно подготовился к трилогии.
Пишут: “сильно и даже детально использовал Карамзина” (впрочем же — и Пушкин). Как источник Толстой использует (и указывает) исторические песни. Это смело, хорошо.
Слишком лобовой эпиграф из Тацита (но тогда принято было). В предисловии излагает свой метод: “Из уважения к искусству и нравственному чувству читателя… набросил тень” на ужасы эпохи. (После пережитого теперь нами это вряд ли кажется правильным, хотя край злодейства в искусство не вмещается, да.) “Допускал вольность в обращении со второстепенными историческими происшествиями” (на пять лет перенёс казнь двух Басмановых и Вяземского). Для того уровня исторического романа, который был до “Войны и мира”, мне кажется это допустимым — зато такой ценой автор сгущает сюжет в меньшем отрезке времени.
Убеждения Алексея Толстого совсем не консервативны, не почвенны, наоборот: в единственном прямом от автора обобщении он высказывает, что злодейство Иоанновой эпохи “подготовлено предыдущими временами”, “переходило от поколения к поколению”, и без снисхождения осуждает тогдашнее русское общество, что оно терпело такую гнусную тиранию. (Видно, что автор жил в свободную эпоху, а гнетущей не испытал.)
Этот роман закончен за несколько лет до “Войны и мира” — и ясно, что не мог быть написан после.
Лёгкость обращения с историческими событиями и лицами как декорациями для действия избранных персонажей, витание — среди подлинных событий? — Алексея Толстого сравнивают с Загоскиным, а я поставил бы его значительно выше.
Живость и динамизм. Однако сюжетность — искусственно взбодренная, взвинченно- драматичная, порой с ухватками приключенческого романа, в который сильно и сбивается (иногда и на оперность). Сам князь Серебряный — вполне типичный герой приключенческого романа, легко проходящий сквозь опасности. Это жаль, тут роман эпохи много потерял.
Впрочем, характер Иоанна уже являет следы долгого авторского обдумывания, глубокой проработки: психологию его Алексей Толстой объясняет довольно основательно и правдоподобно. Например в главе 11: Иоанн считает своё покаяние — малодушием, от сатаны, и напряжением воли толкает себя к новым злодействам для укрепления престола. К сожалению, Грозный и показан только как тиран, мучитель и лицемер, но ни разу — в государственных заботах, — очевидно, это неизбежная черта “облегчённых” исторических романов.
С большим пониманием (да и с большой симпатией) дан Годунов. Незаурядность его — уже убедительно видна нам.
Рязанский парень Митька-“рассержусь” и мельник — хороши, живы, видны, хотя колдун- мельник и традиционен. Это — “мужской” роман; единственная Елена — схематична. Да колоритна нянька царя.
Серебряный не зря, видимо, назван Никитой Романовичем — в честь Н. Р. Захарьина, родоначальника династии Романовых. (Хотя черты его — совсем не совпадают с Захарьиным в драме. Да
