— Собирались уехать на юг, Антон! Ты же сам говорил — большой отпуск... Огромный отпуск!
Муж Антон не ответил. Жевал... Или Алабин не расслышал. Да ведь и не важно — что там было сейчас слышать? Поедет он теперь на юг — как же! Что ему, этому Антону, отпуск и что ему все юга! Пока бабца не уработает как надо, не сдвинется он с места.
Но все же Петр Петрович Алабин насторожился. Гром с неба… Могли взять и уехать. На юге продлить отпуск.
Алабин вдруг ясно представил, что уехали и снимают там себе комнату. У моря… За хорошую (еще какую обдирающе хорошую) цену… Не надо бы им так тратиться!
У них на даче убирала старуха Михеевна. И Петр Петрович — видно, он сильно взволновался — пошел и переспросил у нее: правда ли, что Костровцевы собираются съехать?
— Могут, — ответила она.
Алабин посетовал — жаль! Хорошие же люди. Жаль, когда хорошие люди съезжают.
Старуха развела руками — мол, это жизнь!
— ...По мне, все одно. Одни люди сменяют других. Мое дело — знай прибирай!.. Хе- хе.
И старуха прямо в лицо Петру Петровичу этак нагло хехекнула. (Показалось странным.)
Нет, нет, что такое любовь, старый Алабин знал… Кто ж не знает! И ничего он не спутал… Просто он попал в дурацкое положение. То, что это дурацкое положение называется у всех других “слюнявой старостью”, ему и думать не хотелось.
Лунная ночь уже вовсю мучила старика. Несколько раз он обошел их скромную дачку. Шел травой и спотыкался... Прямоугольник ее окна не погас. Еще она не спит.
Старик (а кому другому?) выговаривал высокой в небе луне:
— Нехорошо. Нехорошо!.. Зачем такие женщины?
Ей небось нет двадцати трех… На лице — завораживающие Алабина (те самые) робость и ранимость. Обманка женской природы, она самая! — вот только зачем ему вся эта одурь опять, если он стар?..
Как вдруг Алабин ясно услышал в ночной тьме голос Ани:
— Ни слова я ему не говорю сердитого! Ни жалобы!
Да, да, он услышал вдруг — ее звонкий (робко звонкий) голос оказался совсем близко.
— Ни слова. Ни словца ему упрека… Ах, говорю, наконец и ты! Вернулся… Какой, говорю, молодец!
Только теперь Алабин расслышал еще и шаги за кустом боярышника. Шуршание медленных шагов… С Аней кто-то шел рядом.
— Все эти два года в браке с ним я привыкала. — Голос Ани. — То у него друзья-друзья-друзья… То у него шахматы-шахматы-шахматы... Тридцать лет, а все увлекается... Но зато на работе он — трудяга! Что правда, то правда.
— Нда-аа, — протянула ее собеседница. — Мужья народ боевой.
Старческая хрипотца… Алабин тотчас узнал по голосу Михеевну — ту каргу, что помогала убирать у них на даче.
— Юг или не юг — не знаю, поедем ли, — продолжала Аня. — Работы ему уже опять
