Беда в том, что он не любит этого дедушкиного Бога и не понимает Его.
Через некоторое время он попытается создать нового бога и назовет его “Человек”. Но даже гуманист Владимир Короленко смутится, прочитав поэму Горького с одноименным названием и увидев этот поистине ледяной образ, одиноко шествующий во Вселенной. Через десять лет Горький вспомнит о “теплом” боге, Бабушке, и поэтически воскресит его в “Детстве”. Но убийство в себе живого бога не пройдет бесследно...
В начале 1890-х годов Горький еще не понимал этого. В очерке “Изложение фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца” (1893) бабушка Акулина названа просто “бабкой”, и никакой идеализации ее там нет: “Пила она сильно и однажды чуть не умерла от этого. Помню, как ее отливали водой, а она лежала в постели с синим лицом и бессмысленно раскрытыми, страшными, тусклыми глазами”.
Сравните это с началом “Детства”, написанным двадцать лет спустя: “...вся сияет, а глаза у нее радостно расширены...”. Бог и человек.
Во-вторых, у Бабушки нет своего Бога.
Мережковский, который пытался в статье “Не святая Русь. (Религия Горького)” противопоставить “Бога Бабушки” и “Бога Дедушки”, несомненно впал в искус язычества и многобожия, но кроме того воспользовался горьковским образом Бабушки в целях осуждения “казенного” церковного Бога, так как сам в это время искал “третью религию”, не совпадающую с “официальным” православием.
На самом-то деле, если внимательно читать повесть, никакого особенного “Бога Бабушки” там нет. Да и откуда бы ему взяться у неграмотной старухи, когда-то вышедшей замуж за грамотного “по- церковному” Василия Каширина? Илья Груздев считает, что замуж она вышла 14 лет от роду, а в одном из писем Груздеву Горький сообщает:
“Бабушка Акулина никогда не рассказывала о своем отце; мое впечатление: она была сиротою. Возможно — внебрачной, на что указывает „бобыльство” ее матери и ранее нищенство самой бабушки...” Что означает — “раннее нищенство”? Значит ли это, что четырнадцатилетняя Акулина Муратова была, по сути, профессиональной нищенкой?
“Хорошо было Христа ради жить...” — так рассказывает она Алексею о своем прошлом.
Так или иначе, но ее поведение еще до краха каширинского благополучия совсем не отвечает поведению супруги цехового старшины, гласного Городской Думы, метящего в ремесленные головы. Не очень понятно ее влияние на детей, о котором с горечью кричит дед Василий. Зато истинно русская “мощная” красота дочери Варвары, у которой “прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки”, тяжелые светлые волосы и свободолюбивый нрав, говорят о том, что эти черты достались ей не от “сухого”, “с птичьим носом” Василия, книжника и начетчика, а от матери-“ведьмы”, Акулины Ивановны. Как и, увы, склонность сыновей к водочке.
Бабушка странно молится, и это объясняет тот факт, что в доме Сергеевых Алексей вдруг целует иконный образ Богородицы — в губы.
“Глядя на темные иконы большими светящимися глазами, она советует богу своему:
— Наведи-ко ты, Господи, добрый сон на него, чтобы понять ему, как надобно детей-то делить!”
Поначалу можно подумать, что у бабушки и в самом деле какой-то “свой” Бог. Но дальнейшая ее молитва говорит о том, что это просто невинное обращение доброй неграмотной старухи к Богу, где личные семейные просьбы перемешаны с обрывками канонической православной молитвы.
“Крестится, кланяется в землю, стукаясь большим лбом о половицу, и, снова выпрямившись, говорит внушительно:
— Варваре-то улыбнулся бы радостью какой! Чем она Тебя прогневала, чем грешней других? Что это: женщина молодая, здоровая, а в печали живет. И вспомни, Господи, Григорья, — глаза-то у него все хуже. Ослепнет, — по миру пойдет, нехорошо! Всю свою силу он на дедушку истратил, а дедушка разве поможет... О Господи, Господи!”
“— Что еще? — вслух вспоминает она, приморщив брови. — Спаси, помилуй всех православных; меня, дуру окаянную, прости, — Ты знаешь: не со зла грешу...
— Все Ты, родимый, знаешь, все Тебе, батюшка, ведомо”.
В этой бесхитростной молитве неграмотной старухи только строгий начетчик вроде дедушки Василия заподозрит какую-то ересь, какого-то особого Бога.
Но совсем иное — молитвы Бабушки, обращенные к Богородице.
“Выпрямив сутулую спину, вскинув голову, ласково глядя на круглое лицо Казанской Божьей Матери, она широко, истово крестилась и шумно, горячо шептала:
— Богородица Преславная, подай милости Твоея на грядущий день, матушка!
