Наконец появился любовно подготовленный (информативное предисловие, построенный на архивных материалах комментарий) и отлично изданный сборник, целиком состоящий именно из сатирических вещей двух первых советских десятилетий.
Никандров — автор крепкий, но не слишком разнообразный, из современников манерой своей больше всего напоминающий, пожалуй, Пантелеймона Романова (не случайно их имена объединил Александр Солженицын, перечисляя несправедливо забытых писателей той эпохи3). В основе его произведений почти всегда лежит физиологический очерк, но быт в них пропущен через гротеск, а натурализм осложнен элементами экспрессионизма. Герои Никандрова по большей части не индивидуальности, а типы: мещанин, бюрократ, профессор. Они не то чтобы статичны, но и не развиваются, а просто переходят из одного состояния в другое. Вообще создавать ситуацию или характер Никандрову удавалось лучше, чем показывать их в движении.
Относительная узость никандровского диапазона приводила иногда к разрыву между замыслом и воплощением. Порой, как в повести “Любовь Ксении Дмитриевны”, писатель, кажется, искренне пытался описать романтику совершающегося революционного перелома, дать портрет свободной от буржуазных предрассудков новой женщины — а картинка все равно оборачивалась очевидным гротеском. Впрочем, вполне возможно, что дело обстояло как раз наоборот и Никандров маскировал свою сатиру внешним обращением к актуальной теме. Опубликовал же он в 1935 году рассказ “Зеленые лягушки”, где описаны рабочие рыбзавода, в “неурожайный” год занявшиеся экспортом лягушек и в итоге принесшие государству прибыль, которую раньше давала “только высокосортная черная икра”. Больше всего в этой истории умиляет простодушие бдительного рецензента газеты “За пищевую индустрию”, с недоумением констатировавшего: “В экспортных организациях твердо уверяют, что СССР никогда и никуда не экспортировал лягушек”.
Ирина Лукьянова. Документ.doc. Романы. СПб., “Ультра.Культура”; “Геликон Плюс”, 2004, 496 стр.
В книгу Ирины Лукьяновой вошли перевод эпистолярной повести Эдварда Стритера “Превет Мейбл” и два оригинальных романа: “Документ.doc” и “Давно и неправда”. Первый просто хороший, а второй, если я вдруг не упустил чего-то важного, — лучшая русская проза прошлого года. Главный его секрет — в абсолютной эмоциональной точности. Все время испытываешь “выпуклую радость узнаванья” (да простит меня героиня, любящая Пастернака больше, чем Мандельштама): “Да, это именно так и бывает. И это. И то. И вот это тоже”. Время и люди даны здесь с такой неправдоподобной плотностью и достоверностью, что роман не глазами пробегаешь, а осязаешь кончиками пальцев. И постоянно пытаешься примерить на себя, несмотря на то что речь идет вообще-то о девушке со всеми ее комплексами и влюбленностями.
Почти одновременно с чтением сборника Лукьяновой я слушал альбом Евгения Гришковца и группы “Бигуди” — та же попытка фиксации мимолетных чувств, случайных впечатлений, ситуативных психологических реакций. И — ничего, все мимо, мимо, в молоко. Ни одного живого места, все сделано, придумано, недостоверно. Может быть, еще и по контрасту так поразило, что героине романа удается на четырехстах страницах рассказывать о своей новосибирской общажной юности без единого фальшивого жеста, неточного слова, неверно переданного ощущения.
Впрочем, я все время говорю “героиня”, тогда как героинь здесь, собственно, две — она в студенчестве и она же, но повзрослевшая на тринадцать лет, — и отношения между ними довольно запутаны. Вторая комментирует действия первой, задавая определенную ироническую дистанцию, но при этом не отменяя и не уничтожая тот опыт — скорее даже наоборот, придавая ему необходимый объем. “Все было давно и неправда. Все правда и все сейчас” — на этой двойственности роман и держится. Поэтому, с одной стороны, спокойный вздох: “Нет, милые, это была не я”; с другой — в жизни той, прежней героини и сейчас каждая мелочь важна, вплоть до самых незначительных деталей. Важна и сама по себе, и потому, что при взгляде из будущего в мелочах этих открываются узор и смысл. И монолог оказывается диалогом. Что “Давно и неправда” чуть ли не единственная состоявшаяся религиозная проза последних лет, становится ясно еще до финального обращения к “Тому, Кто держит за правую руку”.
Но это уже на разбор похоже, а разбора-то я как раз и пытаюсь избежать. В конце концов, появилось первое произведение, которое я могу от имени и по поручению своей референтной группы назвать поколенческим романом — это ли не повод для незамутненной филологической рефлексией радости? Хочется просто вспомнить надписи на стенах своего общежития на другом конце страны, афоризмы, развешанные по комнате, подзабытый сленг конца 80-х: “макока” у нас, правда, не говорили, но “изврат” присутствовал через слово. Все так: в магнитофоне — БГ, на полке — Виан, на столе — конспекты Ортеги-и-Гасета, в соседней комнате поют, естественно, “Все идет по плану”. И предложение ввести на Цветаеву “ограничения по полу и возрасту: женщинам давать на руки после 21 года, по предъявлении справки из психдиспансера” — на третьем курсе было ох как актуально. Special thanks за попытку выяснить, во что превратилась в шляпе волшебника вставная челюсть дядюшки Ондатра. Тронут, не ожидал. Мою озабоченность этим вопросом, помнится, в университете мало кто разделял, а вот поди ж ты: интересовались люди, оказывается…
Выпустивший книгу питерский “Геликон Плюс” по проценту попаданий прочно удерживает первенство среди издательств, занимающихся современной русской литературой. Именно здесь пять лет назад появился первый сборник Лукьяновой “Радость моя” — с несколькими хорошими рассказами и удивительной повестью “Кормление ребенка”. Только за последние два года в “Геликоне” вышли книги Дмитрия Быкова, Ольги Родионовой, Сергея Солоуха…
Дмитрий Горчев. Осенняя жаба. Рассказы. Изд. 3-е, исправленное и дополненное. СПб., “Геликон Плюс”, 2004, 240 стр.
…и Дмитрия Горчева, конечно. Переселение одного из самых ярких сетевых прозаиков на бумагу — целиком заслуга “Геликона”.
Проза Горчева — это гремучая смесь пионерлагерных страшилок, советской мифологии, классических сказок, Жванецкого, абсурдистов, обэриутов и бог знает чего еще. Как ни странно, из всего этого винегрета автору удается построить свой, совершенно оригинальный мир. Еще более удивительно, что мир этот оказывается куда ближе к реальности, чем тот, который показывают по телевизору и
