Не нашумел еще “Доктор Живаго”,
Гром впереди и великий разнос,
Выступят Инбер, Смирнов и Мартынов,
Слуцкий-бедняга, под общий психоз
Сдуру попавший, со скорбною миной.
Вот он — в избранников тесной толпе.
Может быть, если б не эта поездка,
Не возомнил бы он так о себе,
Мненье не высказал сжато и веско.
Лет через десять, надломлен и хмур,
Скажет он мне в коктебельской столовой:
“Не осуждайте меня чересчур.
Я виноват”. Испугаюсь: “Ну что вы!”
* *
*
Опыт дружбы уныл и тяжел
И мучителен. Если б Итакой
Или Троей дышал он и цвел!
Где блестящий ее ореол,
Средиземной подсвеченный влагой?
Где классический профиль и фас
И бок о бок упорство в сраженье?
На романтиков я бы как раз
Не ссылался: их дружба — на час
И на тысячу лет — расхожденье.
Вы мне нравились, смех, болтовня,
Град на даче — мильоны горошин —
Призрак в августе зимнего дня.
Беспокоилась мать за меня,
Говорила: ты неосторожен.
Осторожничать, скрытничать? Нет.
И печаль, и сердечная рана
