— Да, — говорит Охлопков, — ну и что?
— Ничего. Алик с Ермаком попросили у него извинения. За то, что он поставил мне бланш. И мотал их как марионеток. Тут проехала еще одна машина. Он посмотрел, разжал крючья и пошел, сопя, покачивая плечами, словно сошел с палубы или только что спрыгнул с коня, дядя в папахе, будто у горца, закутанный в плащ со щитом и мечами. Исчез, как призрак.
— Замолчи! Замолчи! Что ты говоришь? Не кричи, сумасшедшая! Сумасшедшая! Замолчи!
— Сбрось меня вниз! Сбрось меня вниз! Хватит жить! Сбрось меня вниз! Убей меня! Убей меня!
— Ни фига себе обломы... И ты каждый вечер эту истерику слушаешь?
— Представь, каково киномеханику.
Из зала рыдания, вой. Потом все стихает.
— Удовлетворил ее?
— Нет, просто взял приданое и смылся... Сейчас приду.
Охлопков уходит в зал, в темноту, где в глубине сияет огромный прямоугольник экрана. Лес. Луна. Среди деревьев женская фигурка. Она выбирается, пошатываясь, из логова теней и бликов — на шоссе. Музыка. Обманутая, едва избегнувшая гибели женщина начинает петь и пританцовывать.
Охлопков открывает двери в холодные сумерки этой вялой весны, выпуская подавленных зрителей... Глаза женщин блестят. Мужчины хмурятся.
Он возвращается в фойе.
Вик говорит, что кто-то звонил, но он не взял трубку; киномеханик вышел, он за ним закрыл.
— Ты что, здесь останешься?
— Ну, в общем, да, если не погонишь. Матери я уже позвонил... Полезно сменить обстановку хотя бы еще на одну ночь.
Охлопков хотел позвонить матери, но передумал, взял чайник, сходил за водой. Достал стаканы, пачку чая, сахар.
— У тебя клевая должность, — сказал Виталик, разваливаясь в креслице и похлопывая по подлокотникам.
— Когда уеду, могу передать по наследству синекуру.
— Я сам отсюда уеду, — мгновенно ожесточаясь, ответил Виталик. — Здесь гиблое место. Надо сваливать в большой город. Смрадное дыхание индустриального центра, шиза мегаполиса полезнее, таков мой организм. Ты думаешь, это не провокация? Не план батеньки Туржанского в полный рост?
— Случайное столкновение. Но опасное. Надо вообще старшим дорогу уступать. Тем более папахам.
— Просто с нами не было Макса.
Охлопков усмехнулся.
— Он кулаком доски ломает, — добавил Вик.
— Да, с ним наломали бы дров.
— Он под арестом, дома... Но ты думаешь, все это нормально, да?
— Я не слишком удивлен.
— А я слишком! И в этом разница между нами и вами.
