Александр Беззубцев-Кондаков. “Большой конвейер” как символ эпохи. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 1 <http://magazines.russ.ru/ural>.
“Ранняя смерть (он ушел из жизни в двадцать семь лет) не позволила Якову Ильину завершить „Большой конвейер”, этим в значительной степени оправдываются недостатки романа, однако, на наш взгляд, схематизм в изображении героев „Большого конвейера” объясняется вовсе не тем, что автор не успел вдохнуть жизнь в их образы, а общей концепцией произведения, словом, то, что современному читателю представляется недостатком, для Якова Ильина таковым отнюдь не являлось. <…> „Большой конвейер” принадлежит к числу таких книг, которые, не оставив заметного следа в истории литературы, тем не менее <…>”.
Игорь Белов (Калининград). Магнитола со стажем. Стихи. — “День и ночь”, Красноярск, 2004, № 9-10, ноябрь.
Последняя тяга раскуренной дури.
Подъезд неумыт и, как небо, нахмурен.
Растоптан окурок. Пора, брат, пора.
Мы вышли и хлопнули дверью парадной.
Сквозь ливень, бессмысленный и беспощадный,
спускаемся в черную яму двора.
.................................................
Библейская тьма в опустевшей квартире.
Я еду в троллейбусе номер четыре.
Я вспомнил линялые джинсы твои,
глаза твои ясные, мир этот жлобский,
расхристанный голос с пластинки битловской,
поющий о гибели и о любви.
См. также: Игорь Белов, “Весь этот джаз” (Калининград, 2004).
Сергей Беляков. К оружию, граждане? — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 1.
“Сохранилась ли в наше время деревенская проза? Недавно сам Валентин Распутин признал, что таковой уже нет, как нет и деревни. Даже действие его последней повести происходит не в деревне, а в городе. Герои нынешнего Распутина, подобно многим героям Шукшина, уже не крестьяне, а горожане в первом поколении, хотя и не больно хорошо в этом городе прижившиеся. Классическая русская деревня, деревня беловского „Лада”, исчезла. Исчезла, видимо, навсегда. Нынешнюю моральную деградацию деревни (не только повальное пьянство, но и распутство, и всеобщую апатию) деревенщики предвидели еще двадцать — тридцать лет назад (в „Прощании с Матерой” это угадывается). Деградации этой есть вполне научное объяснение: в XX веке в деревне происходил естественный отбор наоборот: самые активные, трудолюбивые крестьяне либо сгинули в годы коллективизации, либо перебрались в города. На деревне же остались люди инертные, пьющие, не оборотистые. Процесс деградации шел медленно, но неуклонно. Сейчас, кажется, и впрямь не о ком писать стало. Деревенская проза девяностых тоскливо- печальна: мужики пропивают собственную кровь (В. Белов, “В кровном родстве”), нищают некогда прибыльные хозяйства, последние крепкие хозяева покидают землю, которую тут же занимают чеченцы (Б. Екимов, “Последний рубеж”, “Оставленные хутора”). Ольга Славникова еще в середине девяностых (в 1999 году. —