цветах...
Отвернулся.
Хм, это еще не кончено.
Подобрал камень, бросил в воду.
Вдруг она завизжала. Обернулся. Перекошенное бледное лицо, руки прижаты к груди, глаза огромные.
Быстро подошел.
— К-караул, — прошептала она, — там что-то поползло.
На крик вышел человек-гусь, Богдан, он тоже купался, волосы стали темно-красными; он с любопытством смотрел.
— Что случилось?
Она торопливо одевалась.
— Да змея, что ли, — ответил он.
— Ж-жирная... ч-черная, — подтвердила она.
— Наверное, полоз, — сказал Богдан. — Не ядовит. Но кусается.
— М-мерзость.
— Вытри волосы.
Он протянул полотенце. Их пальцы соприкоснулись. И в это мгновение все совместилось. Как будто два изображения склеили. Но где-то в воздухе остался след, рубец. Ее пальцы были ледяными.
Богдан пятерней расчесал волну густых волос, сел неподалеку. Разговорились. Оказалось, что он в прошлом киевский врач, но вот уже полтора года обретается здесь в качестве объездчика, то бишь лесника, на высокогорном кордоне.
— Мы тоже на кордон.
— А, у вас другое место. У нас высокогорье... Ветерок сносит недобрые мысли. Ты не учитель? Нет? Жаль. Детей не хочется отдавать в интернат, чему их там научат. Ну, кое-что мы сами можем преподавать. Я биологию, ну, химию — с натугой. Варламов, инженер, — физику, математику. Петр — философию? Это еще рано... Ни одного профессионального учителя. А ты? — Богдан устремил на нее голубые спокойные глаза, мягко охватывая ее всю.
— Только почтальоном и успела поработать, да и то нелегально, — сказала она, краснея.
— Здесь почта — радиостанция. Ну, может, раз в месяц и закинут корреспонденцию. Нет, летом чаще. Кстати, провиантом запаслись? Там, чай, не Крещатик.
— Говорят, рыбы много.
— Ну да, в реке водится рыба, а здесь — мы, — ответил он непонятно и слегка брюзгливо. — Купите муки, подсолнечного масла, все истратьте, там деньги ни к чему. Туда бы закинуть корову. Тогда вообще ничего не нужно, почти полная автономия. У нас наверху им мало еды, трава жидкая, еле на лошадей набираем. А у вас неплохие угодья по реке. Заведете корову. Ты будешь маленькой рыжей гопи.
— Ке-эм?
— Доярочкой священной коровы.
— Не терплю молока!
— Как? — удивленно уставился на нее Богдан.
— Да-а, одна давняя нелепая история.
