без Семьи. В действительности же идеология НБП — это принципиальное
Валентин Лукьянин. Философские страдания русского ума. Разговор с философом Константином Любутиным при свете уральского снежного утра. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 2 <http://magazines.russ.ru/ural>.
Говорит Константин Николаевич Любутин: “Теперь „диамат” как обязательную для изучения дисциплину упразднили. Это понятно: если не сам он, то уж его преподавание в вузах точно рассматривалось как важный момент идеологического укрепления демонтированного нынче государственного строя. Упразднить-то упразднили, но получилось по Щедрину: я, дескать, понимаю, что мужика пороть гнусно, но что взамен? Философская подготовка необходима — ее и оставили, но отведенное на нее учебное время заполнили эклектической окрошкой, которая помогает формированию интеллекта еще меньше, чем пресловутый „диамат”. Тот хоть, при всех своих догматических перегибах, формировал трезвое, ответственное отношение к научной методологии. Можно сказать и грубее: держал мысль в узде. А нынче „плюрализм”, доведенный до абсурда, создал иллюзию, что методология — это и вовсе какой-то утративший смысл рудимент. Это особенно заметно, когда читаешь диссертации”.
Любовь по заслугам. Беседовала Анастасия Доронина. — “НГ Ex libris”, 2005, № 5, 10 февраля.
Говорит поэт Алексей Цветков: “Кризисы в американской и русской литературе совершенно разнородны, и о них трудно говорить в одном контексте. Под американской я имею в виду всю англоязычную, потому что она представляет собой ее крупнейший раздел. И в целом никакого кризиса в ней нет, несмотря на регулярные слезы книгоиздателей, большинство жанров находится в расцвете, и я мог бы навскидку перечислить десяток- другой просто замечательных прозаиков, начиная с Филипа Рота и Сола Беллоу (хотя последний, конечно, уже сошел с дистанции). Кризис в поэзии реален, и это в значительной мере кризис просодии. У его истоков — Роберт Лоуэлл, начинавший как виртуоз классической метрики, а затем посреди карьеры полностью изменивший манеру: книга
“Ситуация в русской литературе иная, потому что кризис в ней общий, социально-системный, в котором она — только отдельная лагуна. <…> Что касается русской прозы, то она, на мой взгляд, попросту умерла, и я больше туда не заглядываю. Заранее прошу прощения у тех, кто считает себя исключением, но проверять нет времени и желания. <…> С поэзией ситуация лучше, потому что традиция не умерла целиком, она пережила коммунизм и сохранилась даже у тех, кто от нее отторгается. Не могу назвать ни одного нового поэта, перед которым подмывало бы упасть на колени, но хорошие стихи есть у многих — стихи короче романов и легче полируются”.
Сергей Малашенок. Свидетель (матерное сознание и грамматика подкорки). — “Топос”, 2005, 2 февраля <http://www.topos.ru>.
“Итак, на небольшом пространстве мы попытались тут коротко разобраться со всем глубинным многообразием значений русского мата в нашей жизни. И насчитали как минимум не один, а три-четыре мата. Это и язык доисторической метафизики, и средство деконструкции, и язык национального самопсихоанализа, и оружие ненависти”.
“Мат и поэзия в чем-то вообще близки, но не в том плане, что и мат изначально дело бесовское, и поэзия, по Батаю типа, есть зло. Не только в этом идеальном дело, тут еще что-то”.
Редакция “Топоса” честно предупреждает читателя, что “текст содержит ненормативную лексику”.
Игорь Манцов. На дистанции взгляда. — “Русский Журнал”, 2005, 26 января <http://www.russ.ru/columns/street>.
“Догадываюсь: иные читатели „Русского Журнала” так и не поверили, что я не читал „Илиаду”. Напрасно. <…> Скажу больше: мне только предстоит прочитать „Анну Каренину”. В ближайшую пару недель. Надеюсь, в 38 лет эта книга усваивается лучше, а переживается интенсивнее, нежели в 18. Впрочем,
“Запад скомпрометировал свои базовые ценности, но он
