Почему же в прозе те же самые вещи теряют свои единственные, резко прочерченные контуры и как-то сразу блекнут? Происходит потеря точности. Талант неизъясним и единствен и талант Корнилова — это талант лирического поэта, но как только мы это будем вынуждены признать, мы должны будем согласиться и с тем, что корниловская лирика крайне специфична и единственна: она несубъективна. Он постоянно возвращается к внешнему взгляду на вещи. Он проявляет, спасает вещь (а не себя) от забвения, как спасает Бобра и Чепца — футболистов, которых он видит — переживает — принимает, — по единственной причине “ничто не отдавало липой”. Это отношение к бытию, которое присуще скорее ученому, чем поэту. Но Корнилов любит истину со всей теплотой сочувствия, данной ему в конкретном лице или вещи, а не только ее исследует холодно и отстраненно.
Лирическое высказывание у Корнилова оказывается средством объективного анализа. Он подходит к границе лирики: сохраняет ее тепло, но приобретает отстраненную точность. Разрешение этого противоречия и порождает редкое, может быть, единственное в русской лирической поэзии звучание стиха. В поэзии предмет высказывания ясен и границы очерчены — вещь схвачена заранее. В прозе точность достигается другими средствами — вещь нельзя зафиксировать — указать и ограничить, как это делается в поэзии, — в прозе вещь нужно заставить свободно двигаться и фиксировать изменения — проза не существует без протекания времени сквозь все ее поры, а поэзия — запросто.
Будет дождик — всего только дождик,
И туман — будет просто туман,
И простор, словно голый подстрочник,
Будет требовать рифм и румян.
И начнутся пустые мытарства,
Жажда точности, той, что слепа,
Где ни воздуха и ни пространства —
Только вбитые в строчку слова.
Но покамест, на это мгновенье,
Показавшись в открытом окне,
Мирозданье, как замкнутый гений,
По случайности вверилось мне…
Я не буду здесь подробно разбирать конкретные прозаические вещи Корнилова. Скажу только, что лучшая, на мой взгляд, повесть — “Девочки и дамочки”. В ней есть сцены и лица, достойные его стихов. Но произведение как целое все-таки сильно проигрывает корниловской поэзии.
Спасение лиц и вещей — вот что удалось поэту по большому-то счету. Это та поэзия, которая может “душу ободрить сиру”, потому что охраняет мир, окружающий человека. Спасение — не как акт однажды совершенный, а как процесс, повторяющийся снова и снова, всякий раз, когда новый читатель берется перечитывать корниловскую поэзию.
Почти через пятьдесят лет после звонкого дебюта в “Дне поэзии” Владимир Корнилов удостоился двухтомного государственного признания. Все опять удалось и исполнилось, только на этот раз обещанное опоздало. Опоздало года на два.
Владимир ГУБАЙЛОВСКИЙ.
Жизнь. В поисках смысла
ЖИЗНЬ. В ПОИСКАХ СМЫСЛА
Александр Кабаков. Все поправимо. Роман. М., “Вагриус”, 2004, 480 стр.
то такое человеческая жизнь? С биологической точки зрения это примерно 75 лет, в течение которых организм сперва растет и развивается, затем изо всех сил старается поддерживать свое существование и воспроизводить потомство и в конце концов стареет и умирает. И все. Конец. “Хорошая была жизнь”?
