Новый Мир ( № 6 2005)

Андрей Белый. “Голос прошлого” .

По-видимому, это единственная сохранившаяся запись Белого, сделанная Бернштейном. Она тоже была включена в одноименную пластинку 1978 года.

Летит, поет его “Голос прошлого”.

Николай Гумилев. “Словно ветер страны счастливой…”.

Первая публикация оцифрованной записи Гумилева, до этого она выходила на малотиражной компакт-кассете4.

Гумилева Бернштейн записывал дважды.

Николай Степанович читал в Институте живого слова лекции по теории поэзии, а по вечерам вместе с коллегой Бернштейном чистил снег на Знаменской улице. Там, с лопатами в руках, они в феврале 1920 года и договорились о сеансе записи. Фрагмент стихотворения “Словно ветер страны счастливой…” Гумилев читает очень напевно, подчеркнуто ритмически аранжируя “подачу текста”. Кстати, как и в случае с Блоком (и не только с ним), записанные тексты имеют некоторые разночтения со стихотворениями, опубликованными в книгах поэтов.

На вторую запись, которая состоялась через несколько месяцев, он по просьбе Сергея Игнатьевича привел и свою бывшую жену. Ниже — ее раннее чтение.

Анна Ахматова. 1. “Смятение”. 2. “Прогулка”. 3. “Когда в тоске самоубийства…”.

Первая публикация записей Анны Ахматовой начала века.

В текстологическом отношении здесь замечательно то, что третье стихотворение, записанное, как и прочие, весной 1920 года, Ахматова читала как канонический текст. Лев Шилов знал, что позднейшая (и привычная для советских изданий) редакция, начинающаяся со слов “Мне голос был, он звал утешно…”, — именно позднейшая, вызванная временем и цензурными соображениями, но не самостоятельным решением А. А.

Ахматовскую манеру чтения Бернштейн (воспользовавшись формулой Георгия Чулкова) определял как “стиль скорбного воспоминания”. С особым чувством Шилов цитирует в своей книге отрывок из работы С. Б. “Эстетические предпосылки теории декламации” (Л., 1927). Основатель Института живого слова отмечает, что такой стиль, так же как и “насыщенный ораторский пафос Есенина, театрально-трагический пафос Мандельштама… надо признать особенностями декламации этих поэтов в гораздо большей степени, чем свойствами их поэзии”.

Позднее Бернштейн обратил внимание Шилова на такую особенность чтения Ахматовой, как интонационная завершенность произнесения каждого слова или словосочетания в стихотворной строке, и предположил, что время звучания читаемых ею стихотворений должно остаться неизменным вне зависимости от обстоятельств чтения. Лев Алексеевич взял позднейшую запись “Мне голос был…” и сравнил ее со второй частью “Когда в тоске самоубийства…”. Все совпало до секунды, сорок два года никак не повлияли.

Кстати, когда весной уже 1965 года Шилов привез эти записи самой Ахматовой в Комарово, они ее нисколько не заинтересовали. Ну, это обычное дело.

Зато она прочитала ему “Мужество” (единственная запись этого стихотворения!) и отрывки из “Реквиема”, велев хранить до лучших времен.

Максимилиан Волошин. 1. “С каждым днем все диче и все глуше…”. 2. “Неопалимая купина”.

Волошина записывали один раз, в апреле 1924 года. Именно эти два стихотворения. Между прочим, когда в 1977 году Шилов попытался для “Мелодии” в первый раз составить пластинку “Голоса, зазвучавшие вновь”, он рискнул включить туда стихотворение “На дне преисподней”, утаив от бдительного начальства, что это стихи памяти Гумилева и Блока. Правда, в тот, юбилейный для грамзаписи, год пластинка не вышла из-за Иосифа Уткина: отрывки из его “Повести о рыжем Мотэле” звучали, по мнению начальства, с сильным еврейским акцентом. Диск переверстали и выпустили через год, заменив, помимо прочего, и подозрительное стихотворение Волошина на другое.

Здесь — оба. В “Неопалимой купине” первая строфа — испорчена временем и не слышна совсем.

Сергей Есенин. 1. Монолог Хлопуши из драматической поэмы “Пугачев”. 2. “Исповедь хулигана”. 3. “Разбуди меня завтра рано”. 4. “Я покинул родимый дом”.