Новый Мир ( № 6 2005)

А дело было так: Венеция блестела,

Как влажная, на жизнь наброшенная сеть,

Мы сели у моста Риальто, выбрав столик

Под тентом, на виду, и выпили вина;

Казалось, это нам прокручивают ролик

Из старого кино, из призрачного сна,

Как тут не закурить? Но веющий с Канала,

Нарочно, может быть, поднялся ветерок —

И крошка табака горящего упала

На брюки мне, чтоб я тот миг забыть не мог.

…Читал бы я, допустим, школьникам лекцию о поэзии. И говорил бы о том, что поэт отличается от другого, в частности, своей собственной, ни с кем не сравнимой, только своей — музыкой. Смотрите, сказал бы я: вот вам ясный, хоть, возможно, не самый хрестоматийный пример. Здесь все понятно: кто, где, что. Послушайте же. И прочитал бы это стихотворение вслух.

В общем, так пишет только один человек, это его, только его музыка, он давно ее выудил из общего резервуара гармонии и сделал своей. Ни за что не спутаешь.

Семен Липкин. Три земных поры. Стихи. Подготовка текста Дмитрия Полищука. Публикация и вступление Инны Лиснянской. — “Знамя”, 2005, № 2.

Из вступления Инны Лиснянской: “…Вернусь к разговору об архиве, как бы изменившем портрет поэта после его жизни. Никаких дневников. Несколько записных книжек, где стихи разных лет перемежаются короткими записями адресов и телефонов, а также краткими дорожными заметками и рассуждениями. На осенние пожелтевшие листья похожи и кипы плохо, вразнобой собранных машинописных страниц, некоторые — от руки. Такое впечатление, что Семен Израилевич относился к своим стихам спустя рукава, ничуть себя как поэта не ценил. Но это впечатление разрушают не только, скажем, строка-заклинание своей поэзии „Чтобы остаться как псалом” или же скромное „Я всего лишь переписчик, / Он диктует — я пишу”. Но кто диктует? Господь Бог! А к Нему, а значит, и к Его переписчику Липкин не мог относиться несерьезно <...> Казалось бы, именно тот, кого так долго не публиковали и кто был в повседневности тщательно аккуратен, должен был с особым тщанием сохранять свои рукописи и трястись над ними. Так не случилось. Это в основном касается стихов раннего периода. Почему? И можно только предполагать, что именно — из отчаянья, из неверия в то, что стихи когда-нибудь дойдут до читателя. В записной книжке военных лет нашлось дивное лирическое стихотворение „На пароходе”. Семен Израилевич, прошедший всю войну от Кронштадта и Сталинграда, в начале 1967 года, когда мы встретились с ним на всю жизнь, много говорил мне о своей давней фронтовой любви, но этого стихотворения мне никогда не показывал.

Что же касается неопубликованных стихов восьмидесятых — девяностых годов, то он их, видимо, просто забыл отдать в печать, занятый своей прозой и увлеченный переводом древнейшего эпоса „Гильгамеш”. Писал же Семен Израилевич чаще всего на ходу, обкатывал строки в уме, а уж потом переносил на бумагу. Еще он рассказывал мне, как ему пишется: стихотворение виделось (именно „виделось”) сразу и целиком, он почти точно знал, сколько будет строф, и работа над словом происходила уже внутри увиденных строф и услышанной музыки.

Господь даровал Семену Израилевичу длинную жизнь и долгую муку непечатанья”.

См. также: Семен Липкин, “Прости меня” — “Новый мир”, 2004, № 11.

Давид Маркиш. Ретроград без закидонов. Беседу вела Татьяна Бек. — “Дружба народов”, 2005, № 3.

В траурном врезе — обращение/прощание дружбинцев с Татьяной Бек. Это, очевидно, самое последнее интервью, взятое Татьяной Александровной.

“ Т. Б.: Каков твой личный прогноз относительно евреев в России?

Д. М.: Конец наступает. Почему? Не знаю. Это поколение русских евреев вымрет — умрет. Дети ассимилируются так, как всегда ассимилировались евреи в течение своей истории. Два поколения