неприкосновенность личности и собственности и гарантировать ненарушимость гражданских и политических прав.
Г. В. Вернадский, посвятивший “Грамоте” Новосильцева специальное исследование43, видит в ней, особенно в части организации государственного пространства, влияние Конституции САСШ44, В. В. Леонтович усматривает в системе организации государственной власти общее с Баварской конститу-цией 1818 года и с конституцией Баденского княжества45. Но как бы там ни было, для того времени “Грамота” — современнейший проект, созданный по всем правилам государственно-правовой науки, с безусловным притом учетом неизменяемых факторов русской национальной специфики (пространство, доминирование Православия, многонациональный и многорелигиозный характер страны). Это была не вынужденная обстоятельствами (как Основные законы 1906 года), но свободно подготовленная Конституция грядущей России. Александр предполагал даровать ее вовсе не для удовлетворения какой-то сиюминутной политической потребности (успокоение народа, сохранение шатающегося престола и т. п.), но потому, что действительно был убежден в необходимости для страны перехода от абсолютизма к парламентскому правлению, от полного централизма — к федерализму, от деспотии — к гражданскому сообществу свободных политических субъектов. “Как счастлива страна, — говорил Александр об Англии Софии Тизенгауз, будущей графине Шуазель-Гуфье, — где уважаются права каждой личности и где они неприкосновенны”46.
“Законно-свободные постановления, коих священные начала смешивают с разрушительным учением, угрожавшим в наше время бедственным падением общественному устройству, — говорил Александр в польском Сейме в 1818 году, — не суть мечта опасная, но, напротив, таковые постановления, когда приводятся в исполнение по правоте сердца и направляются с чистым намерением к достижению полезной и спасительной для человечества цели, то совершенно согласуются с порядком и общим содействием утверждают истинное благосостояние народов”47.
Очень наивны те историки, которые предполагают, что Император, коли не ввел немедленно конституционный проект Новосильцева в жизнь, то по прочтении тут же охладел к нему. У нас есть точные данные (воспоминания князя П. А. Вяземского, работавшего в группе Новосильцева над проектом и докладывавшего о ходе дел Императору в 1819 году), что “Государь надеется привести непременно это дело к желанному окончанию, что на эту пору один недостаток в деньгах, потребных для подобного государственного оборота, замедляет приведение в действие мысли, для него священной; что он знает, сколько преобразование сие встретит затруднений, препятствий, противоречий в людях…”48.
“Уставная Грамота” являлась целью, к которой вел долгий и нелегкий путь. “Затруднения, препятствия и противоречия в людях” вызывал не сам по себе конституционный проект и даже не идея ограничения самодержавной власти — столь высокотеоретически мыслили единицы, может быть, десятки, вряд ли сотни русских граждан, которые не могли вызвать “затруднения” с принятием “Грамоты”. Проблема заключалась в ином. Конституция предполагала освобождение крестьян, предоставление гражданских и политических прав четырем пятым русских людей, почти или полностью их лишенных. Именно это затрагивало интересы практически каждого россиянина — и раба, и рабовладельца, и тех, кто, сам не являясь ни первым, ни вторым, соприкасался с ними жизнью и делом (например, священство или купечество). Для освобождения, для смягчения последствий эмансипации, а вовсе не для распубликования текста “Грамоты” и организации работы центрального и областных сеймов потребны были и те значительные для громадной Империи суммы денег, о которых, между прочим, говорил Петру Вяземскому Государь во время отчета князя о работе над “Грамотой”.
Именно эта — социальная, если угодно, — фаза подготовки к введению “законно-свободных установлений” не могла быть быстрой. Она требовала и средств, и многих лет кропотливого труда. Без тщательно подготовленного общества конституция, принятая “на авось”, немедленно обернулась бы новой пугачевщиной и национальной катастрофой, масштаб и детали которой мы теперь, к сожалению, можем себе представить “по аналогии”. Политическая дальновидность Императора, его выдержка и выверенность им своих властных действий — поражает и назидает49.
Окончание. Начало см. “Новый мир”, № 7 с. г.
1 Шильдер Н. К. Император Александр I, его жизнь и царствование. Т. 4. СПб., 1904, стр. 157 — 158.
2 “Географический и статистический карманный атлас”. Пг., 1915, табл. 50.
3 Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. М., 2000, стр. 680.
4 Там же.
5 Соловьев С. М. Учебная книга русской истории. М., 2003, стр. 852 — 853.
6 Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. М., 1999, стр. 150.
7 ЦГИА РФ, ф. 796, оп. 125, год 1818, д. 1283.
8Там же, лл. 38 — 38 об.
9 Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия. Париж, 1937, стр. 134 — 135; Чистович И. А. Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине текущего столетия. Комиссия духовных училищ. СПб., 1894.
10 Флоровский Георгий, прот. Пути русского богословия, стр. 148.
11 “Рескрипт Александра I губернатору Херсона 21.XII.1816”. — В кн.: Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 2004, стр. 145.
