казнь для защиты «законопослушных граждан», для охраны их комфорта и безопасности, для радикального удаления из общества «преступных элементов», для отмщения, для запугивания потенциальных преступников. В сущности, именно к этому сводятся сейчас все аргументы сторонников смертной казни, и это предельно ясно было выражено в открытом письме В. В. Путину декана социологического факультета МГУ В. Добренькова (24.01.2002. Pravda.ru). В мире, воспринимаемом нами как некая совокупность случайностей, преступление рассматривается как столь же случайное, необратимое и непоправимое столкновение одного индивида с другим. Нам ничего не остается, кроме мести — столь же непоправимой и необратимой. Именно поэтому самый фантастический и нелепый из аргументов сторонников смертной казни — это апелляция к наличию смертной казни в традиционных обществах.
Учения естественных религий известны нам как магические учения. Магия — наука естественных религий, по всем основным положениям совпадающая с известной нам позитивной, секулярной, атеистической наукой, но только распространяющая принцип причинности на гораздо большую сферу. Если для человека внутри позитивной науки слова «случай» и «совпадение» играют довольно значительную роль в объяснении мироздания, то внутри магического мировидения разговоры о случае и совпадении бессмысленны. В мире не просто гораздо больше связей между «отдельными» вещами, чем мы обычно предполагаем, — в мире все связано со всем. Все, что происходит, — не случайно, все имеет свою причину в предшествующих явлениях, и одновременно все явления всегда оказываются результатом намеренного (иногда неосторожного, совершенного по недостаточному знанию и т. д., но все равно намеренного) волеизъявления . То есть происходящее в мире есть результат совокупности действий (в том числе — мысленных действий) волящих существ. Следовательно, за происходящее всегда кто-то ответственен.
Причем ответственность эта — вовсе не «морального» свойства. Ответственность за нанесение ущерба мирозданию, за нарушение космического порядка ложится на преступника как «нечистота», «скверна», как болезнь, причем болезнь эта — заразная. Словно из трещины поврежденного космоса на повредившего его наползает нечто, и это нечто имеет свойство распространяться на окружающее нарушителя человеческое сообщество и на все, этому сообществу принадлежащее. Миазма — так называли это нечто древние греки, представлявшие его в виде живого существа, — поражает прежде всего родичей преступника, а затем — город1 . Внешним образом миазма — кровоточащая и гноящаяся рана мироздания — проявляется в болезнях, поветриях, моровых язвах, в недородах, в бесплодии земли, женщин и скота или в рождении ими уродов или инородных существ, в засухах, землетрясениях, извержениях вулканов, бурях, губящих корабли на море, и водах, наступающих на прибрежные поселения, в раздорах и войнах. Нарушенный порядок мироздания необходимо восстановить, закрыть трещину, выпускающую миазму. Но эта трещина теснейшим образом связана с преступником. Соответственно, для того чтобы не подвергать опасности семью и город, преступника прежде всего следовало удалить. Он отправлялся в место, где его могли очистить . Места, где производились очищения (храмы, рощи, источники, посвященные богам, где очищение производили сами боги, или некоторые города, где очищение мог производить глава города; в любом случае это по преимуществу должно было быть не место совершения преступления, так как оно — «больное», наиболее пострадавшее от преступления, «слабое место» мироздания, но — кроме того — и «возмущенное» место, где пораженные миазмой граждане могли неадекватно отреагировать на преступника), — так вот, места, где производились очищения, и лица, очищение совершающие, обладали разной мощью. Поэтому порой преступнику отказывали в очищении, отсылая его дальше, — чтобы не пострадали те, кто взялся одолеть миазму и не справился с задачей. (Так, Ореста2 , например, после совершенного матереубийства не смог очистить даже Аполлон в Дельфах; герой нашел очищение только в Афинах.) В случае, если не находилось способного очистить от преступления, преступник, очевидно, должен был умереть — только так закрывалась щель, пропускающая миазму. Поэтому смертная казнь в культурах, возникших на основе естественных религий, была не возмездием, не местью общества, не способом избавиться от новых возможных преступлений, но последним средством прекратить в мироздании продолжающееся разрушительное действие уже совершенного преступления 3 .
Самым страшным преступлением было убийство: человека, родственника, бога (животного, являющегося одним из воплощений божества4 ). Соответственно понятно, что вообще разумели под преступлением — ущерб жизни, ущерб ткани мироздания, превращение живого в мертвое без восходящей пользы, то есть — не для поддержания и укрепления жизни более совершенного существа (более совершенным существом, чем человек, были и род, и народ, поэтому человеческое жертвоприношение было в порядке вещей). Очистительный обряд для убийцы у греков состоял в следующем: руки убийцы обливали кровью животного (поросенка) и затем обтирали, освобождая от кровяного греха; потом совершали жертвы и молитвы оскорбленному божеству5 . Поросенок связан с рождением, размножением, воспроизводящей силой, с даже, так сказать, неумеренным разрастанием жизни, жизненной ткани, плоти6 . Очевидно, именно поэтому его кровь использовалась для того, чтобы смыть ею последствия разрушения, ущерба жизни.
Мы видим, что преступник здесь — не монада, противостоящая другой монаде, но часть универсума, своими неправыми действиями породившая болезнь универсума. Эту часть единого организма вселенной пытаются излечить — очищением и только в случае ее неизлечимости прибегают к крайнему средству, к хирургической операции, к удалению пораженной части организма с тем, чтобы организм продолжал свое существование — хотя и уже в нецелостном состоянии. Так, человек может решиться вырезать больную почку, но уж наверняка прежде предпримет все средства к ее излечению. Убийством преступника, с такой точки зрения, можно очистить организм только тогда, когда этот член уже превратился в сплошной
