Бабенышев, “Новая газета”, 2002, № 45, 27 июня).
“И получается, что, когда жизнь уничтожают, нам нечем более подтвердить ее ценность, кроме как лишив жизни убийцу. Дело здесь вовсе не в устрашении и не в силе наказания. Дело в утверждении ценности жизни. Ничего хорошего в казнях нет, особенно тайных. <…> Смертная казнь в этом смысле сродни демократии — тоже ничего хорошего, но все остальное просто ужасно” (Михаил Райнов, “Московские новости”, 2002, № 36).
Судебные ошибки? “При соблюдении определенных условий сам факт судебной ошибки уже не имеет большого значения. Так, если, допустим, на смерть осуждают только людей, вторично совершивших убийство с отягчающими обстоятельствами, то эффект судебной ошибки почти нивелируется. И это довольно справедливо: человек выбрал загодя, до момента инкриминируемого преступления, путь, несущий в себе риск стать жертвой роковой судебной ошибки, — это его выбор, а значит, его ответственность. Этот момент, кстати, довольно хорошо прочувствован в нашем житейском сознании — все мы знаем, что определенная жизненная стезя почти неминуемо приводит к печальному концу. Так или иначе, но приводит” (Лев Усыскин, “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 14 мая). Он же: “<…> Однако имеется еще один довод противников смертной казни, — довод, лежащий совсем в иной плоскости, вовсе не касающейся личности преступника как такового. Формулируется он так: государство не может заставлять (или даже просто поощрять) человека убивать другого человека. То есть с преступником все понятно, его не жаль — а вот тот, кто станет этого преступника убивать, совершит аморальный поступок, и государство не должно этому способствовать. Понятно, что подобные моральные установки далеко не общеприняты — но даже не это главное. Просто, если принять их обязательными для государства, станет проблематичным, например, выполнение такой его функции, как защита от внешнего врага. В сущности, здесь происходит то же самое: убийство человека ради защиты общества. Разницы никакой, если не считать эфемерный факт того, что на войне убиваемый иногда имеет возможность защитить себя: очень даже часто отнюдь не имеет!”
Может показаться, что автор цитируемых строк, Лев Усыскин, — убежденный сторонник исключительной меры наказания — так нет.
Религиозная составляющая? “<…> Господь Иисус Христос не протестовал против казни для Себя и окружающих даже тогда, когда был осужден на смерть и претерпевал крестные страдания. Попытки некоторых религиозных, а особенно общественных деятелей обосновать отмену смертной казни богословскими аргументами не находят под собой твердой почвы” (митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, “Время MN”, 2002, 15 февраля).
Не каждый человек убивает, но люди убивали, убивают и будут убивать всегда — до скончания времен, потому что они люди (выражение “нелюдь” приемлемо для меня только в фантастических фильмах об инопланетянах). Нет предела злу, которое люди могут сотворить с другими людьми. Для того чтобы было иначе, нужны какие-то “другие люди”, то есть, если додумать эту мысль до конца, иные существа, уже не homo sapiens ’ы, да и мир — иной.
“<…> нужно признать, что казнь есть нечто большее, чем наказание. Это нечто неизбежное в этом мире, который, как выяснилось, даже Бога встречает гвоздями. Невозможно в полной мере отменить смертную казнь, не отменив сам этот мир” (Андрей Новиков, “Новое время”, 2002, 26 мая).
Отменим? (Пуркуа бы и па? — технические средства для отмены мiра уже существуют.) Но пока не отменили, приходится жить — здесь и сейчас, — и почему-то хочется жить если уж в этом земном мире, которого каждый из нас, признаемся, не выбирал, то хотя бы — не в земном аду.
Эффективная полиция.
Смертная казнь.
Гражданское оружие.
Ну, допустим, допустим, государство говорит гражданам: у нас эффективно работает полиция (это доказывается тем-то и тем-то…), поэтому нет необходимости в смертной казни и гражданском оружии...
Или говорит: да, наша полиция неэффективна, гражданское оружие по внутриполитическим причинам мы позволить не можем, но для отъявленных злодеев у нас будет смертная казнь…
Или: полиция, да, неэффективна, смертную казнь (по внешнеполитическим причинам) мы отменим, но вот вам, граждане, гражданское оружие, защищайтесь…
Три варианта.
Но ведь у нас-то сейчас — четвертый.
Ничего нет.
Ни первого. Ни второго. Ни третьего.
