кажется, учили. Осознанной — значит, расписанной и подытоженной. Только такую можно свернуть конвертиком, придавить ежедневником и забыть. Хотя бы до утра.
Тень сменяется светом. Миша выходит на набережную. К крутому обрыву. К чугунной ограде. Отец семейства.
— Привет.
Первой оборачивается Татка. Она маленькая и легкая — минимальное сопротивление среды.
— Мама, папа купил твои любимые.
А Ленка плавна и нетороплива. Сыр в масле.
— Себе не захотел?
— Нет. Мне лучше потом. Где-нибудь. “Невского”.
— И покурить. — Улыбка на Ленкином лице большая и хорошая.
— Ага, — кивает Петров. И оба смеются. Потому, что ей нельзя. Ни того, ни другого. И уже давно. С марта месяца. Когда они перестали ждать каждый своего. Чего-то. Разного. Миша и Лена. Муж и жена. Снова стали частью общего. Целого. Самым простым и естественным образом.
— Доктор сказала, что мне надо гулять по часу ежедневно.
— И здорово. Будем ходить, взявшись за руки, как дети. И Татка впереди.
— Представляю себе.
А в феврале избавление казалось неминуемым. Больше пяти лет на одном месте никогда не работал. Жизнь мерил словно в детстве, кусками от съезда к съезду. Метался от одной целины к другой. Словно прыгун от попытки к попытке. Красивый новый чистый лист. Вместо роговской непредсказуемости и прожектерства — двухлетний контракт. Объединенные энергетические сети России. Система “Корус”. Двести километров одного только оптического волокна. В броне грозоотводного троса. Альтернатива.
— Это шанс! — повторял Коротков. Словно тупица. Зубрила.
Шанс. Не слушать Рогова.
— Я думаю, мы будем этим заниматься, несмотря на возражения руководства технической службы. Это вопрос нашего будущего, выживания, если хотите, а Михаил Маратович изыщет вариант решения, несмотря ни на что, с честью выйдет из положения, как он это нам не раз демонстрировал, я в этом просто убежден...
От пафоса воротит. Мутит даже больше, чем от необходимости выживать вместе с Роговым. Тянуть эту лямку. Бессмыслица. Непонятно только, почему. Почему всегда кажется... казалось, что он где-то есть. Смысл. Вообще. Вне тебя самого. В чьей-то правой руке или в левой. Думаешь, веришь и ждешь. Просишь всякий раз эту перемену. Детские мурашки, паровозный холодок утренника. Легкий озноб, словно в предчувствии запоя. Свободы и неизбежности. Не стыдно?
— Полторы тысячи баксов, — сказал Миша Лене, — это без премиальных, за каждый этап внедрения.
Потому, что так проще всего. Доступно и ясно. Решение не мальчика, но мужа. Смешно. Объявил.
— Нет, ты определенно что-то напутал, — ответила Ленка. — Эти телефоны и электроны — совсем не твоя опера. Ты же цыган. Гойко Митич. Тебе надо было стать машинистом. Больше ничего. Главное — раз в неделю уходить в рейс. В туман и дым.
— Ну это зря. Ведь я не один. Вы же приедете. Обязательно. Такие деньги. Если продать нашу квартиру, конечно, можно купить что-то там. Запросто. В том же Подмосковье. Рядом. В Лыткарино. Где лес и озера в старых карьерах. Помнишь?
— Когда?
— Через годик, может быть. Через два.
Они никогда не ругались. Просто замолкали и не разговаривали. И это странно. Знать, что рядом с тобой в темноте ночи лежит человек. Не спит и молчит. Параллельные прямые. Геометрия семейной жизни. Лед Лобачевского.
