— Сынок, ты не волнуйся так, не надрывай сердечко, — мягко сказала Таисия Иосифовна и положила на руку Никиты, судорожно сжимавшего перила, свою высохшую, почти невесомую ладонь. — Чего ты меня боишься? Я тебя не обижу. И на тебя не обижусь. Меня уже невозможно обидеть.
У Никиты потемнело в глазах, и он сел на ступеньку, пытаясь усилием воли вернуть себя обратно в подъезд элитного кондоминиума на Рубцовской набережной. Таисия Иосифовна примостилась рядом, обеспокоенно заглядывая ему в лицо.
— Таисия Иосифовна! Там товарищ мой внизу на машине ждет. Мы приехали, чтобы вас отсюда забрать. И не спорьте, пожалуйста, потому что так, как вы,
Старушка тоже отворачивалась от Никиты, украдкой промокая глаза уголком старой косынки. Мыльная вода в ведре пенилась разноцветными пузырями. Юнкер внизу у подъезда закуривал четвертую подряд сигарету.
Почти всю дорогу до Горинского они молчали. Потом, уже въехав в Ярославскую область, увидели разрушенную колокольню, внутри которой свила гнездо семья аистов. Большие белые птицы бесшумно отделялись от молочных стен звонницы, делали круг в надвигающемся закате и возвращались обратно.
Три человека, запертые в проезжавшей мимо машине, облегченно заговорили. Об аистах. Никита никогда бы не подумал, что эта тема может содержать в себе столько интересного. Юнкер, биолог по одному из своих незаконченных высших, посвятил их во все подробности жизни этих удивительных птиц.
— А у нас в Чечне не то что аистов, даже воробьев не осталось, — вздохнула Таисия Иосифовна. — Когда война пришла, нефтепроводы и заводы гореть начали, и вода и воздух стали ядовитые. Вот все живое оттуда и разбежалось. И я в том числе.
Тут они, слава богу, доехали до Горинского. На главной и единственной улице села посреди бескрайней лужи их ждал грозный Иван Вырываев.
— Ну, наконец-то! — сурово сказал он Никите. — Я тут столько уже успел передумать, а ты все где-то шастаешь! Не дождешься тебя!
Ванечка выбирался из лужи по доскам, как нельзя более кстати рассыпанным здесь пьяным трактористом-лихачом, и исподтишка разглядывал Юнкера. Таисию Иосифовну он как-то сразу принял за свою, одарив смущенно-покровительственным “ну, что, мать, добралась с Божьей помощью?”.
Пока Юнкер, отец Андрей и Гриша, уже сменивший пальто от Yoshi Yamomoto на телогрейку, толкаясь и мешая друг другу, заносили в избу маленький мешок с вещами Таисии Иосифовны, Ваня утащил Никиту на зады огорода и признался:
— Я решил, чем буду заниматься в жизни. После школы поступлю на эколога, буду природу спасать. Я было сначала думал людей. Даже с отцом Андреем разговаривали, богадельню, может, тут открыть, домов-то пустующих море. Но потом решил, что природа важнее. А то где спасенные люди будут обитать, ежели планета погибнет? На Марсе? А пока я еще в школу хожу, я, чтобы время даром не терять, стал роман писать. Предупредительный. О том, что нам грозит, если люди будут относиться к природе как сейчас.
Низко над их головами пролетела сорока. И, поджав хвост, уселась на проводах. Вышел покурить отец Андрей. Широко улыбнулся Никите и сказал:
— Плохих людей на свете очень мало. Просто большинство из нас боится или как-то стесняется быть хорошими.
Сорока затрещала возмущенно, как будто удивляясь такому людскому недоразумению, и улетела.
— Вот видишь, и сорока со мной согласна, как говаривал Дон Хуан, — ухмыльнулся отец Андрей, воздев к небу палец. А потом глянул на изумленного Никиту и захохотал во все горло.
Солнце незаметно уходило за покосившиеся горинские крыши. Отцу Андрею пора было подниматься на колокольню, звонить к вечерней службе. Никита, Гриша и Юнкер полезли вместе с ним, а Ваня остался на земле, “доглядывать” за Таисией Иосифовной.
Сверху еще виднелся краешек заката. Все вокруг было помазано золотой краской. Испачканная в побелке ряса отца Андрея развевалась на ветру, перебирая солнечные струны. Он намотал на кулак веревки от колоколов и прислушался.
— Не звонит вроде как еще отец Серапион в Высоком? — спросил батюшка, обернувшись к Грише.
