“В традиционном обществе литература опиралась на весьма распространенные религиозные, сакральные воззрения, которые были у древних как бы под рукой и которые они могли углублять, как, например, было с учением суфиев в персидской поэзии. А сейчас, когда писатель окружен, так сказать, совершенно иным морем, он может прикоснуться к метафизическому уровню только за счет собственной интуиции. Конечно, он может опираться на традиционные знания, черпая их из книг или обретая благодаря встречам с какими-то людьми, но все равно это несравнимо с атмосферой традиционного общества”.
Мария Мельникова. Анно Аркадиевичевно. — “Книжное обозрение”, 2006, № 10-11.
О повести Леонида Гершовича “Фашизм и наоборот” (М., “Новое литературное обозрение”, 2006). “<…> к сожалению, после этих читательских подвигов не останется уже никаких сил на то, чтобы понять, зачем вообще была написана книга. Похоже, что столь любимый интеллигенцией ХХ века жанр антиутопии все-таки отправился в вечность вслед за породившей его эпохой, и никакими стилистическими изысками тут уже не поможешь”.
Игорь Михайлов. Кроссворд, интеллигенция и ужас неотвратимый. — “НГ Ex libris”, 2006, № 7, 2 марта.
“Книга [Игоря] Виноградова [“Духовные искания русской литературы”] — со странным привкусом старой доброй „шестидесятнической” архаики. <…> Множество его статей со времени, когда он возглавлял отдел прозы легендарного журнала „Новый мир” Александра Твардовского, и по сей день — со следами изменчивого и обманчивого бремени интеллигентских исканий, сомнений и правки. А посему помечены сразу несколькими датами: 1964, 1986, 2005. В результате получился некий интеллектуально- публицистический с элементами кроссворда симбиоз или лабиринт, блуждание в потемках которого искушенному читателю доставит массу удовольствия или раздражения. Литературно-критическая статья, даже несмотря на обилие в ней публицистического пафоса, тем более поправок на время, в общем-то, товар скоропортящийся. Поэтому перед нами, если все содержимое книги подвергнуть выгонке и фильтрации, останется голый колорит. Или, если угодно, выбранные места из истории русской литературы от Лермонтова до Юлия Кима включительно, окрашенные в либерально-диссидентскую пастельную тональность. Со всеми присущими ей штампами и стереотипами, которые в скором времени должны вымереть из-за полной нежизнеспособности и вычурности”.
Юнна Мориц. Теперь. — “День литературы”, 2006, № 3, март.
Теперь Милошевич, как мученик святой,
Покинул карлы дьявольской берлогу,
Теперь Гаагу он покинул с простотой,
Чья суть — свободный путь на суд, но к Богу.
................................................
Татьяна Москвина. Всем стоять! — “Искусство кино”, 2005, № 11 <http://www.kinoart.ru>.
“Итак, нового демона, пришедшего на смену старым богам кино, я назвала бы демоном занимательности. Принцип занимательности есть часть принципа извлечения из некоего сырья предмета чистого наслаждения. Это — погибель для человека. Скажем, сахар. Он входит составной частью в растительный мир и придает вкус многому из того, что идет в пищу. Но сахар можно извлечь из сырья, сделать самостоятельным продуктом и есть сколько захочешь. Люди так и поступили, обретя благодаря употреблению чистого сахара невероятное число болезней и рабскую физиологическую зависимость. (Кстати, то же самое произошло с сексом — чистый секс был извлечен из сырья жизни, как чистый сахар, и тоже послужил вышеупомянутой погибели.) Занимательность — это сахар искусства. Она содержится в произведениях искусства в разных видах и долях — где-то ее больше, где-то меньше. Мы все прекрасно знаем, что это такое и на что реагирует наш потребительский организм. Занимательность бывает всяких сортов, и мы их чуем — в поворотах сюжета, в присутствии криминала, в манере загадывать загадки, в эффектах исчезновения и появления, в половых вопросах, в привлекательности лиц и тел героев, в острословии, в чередовании напряжения и расслабления, в ясности и умолчании да много еще где. Занимательность бывает и в музыке, и в литературе, и в живописи, и в кино. Она сама по себе — не главное, не определяющее ценность, суть, вес произведения искусства, как и сахар не может быть главным в питании. Но сладкое — вкусно, а занимательное — интересно. Если вы сахарозависимы, то, проклиная и ненавидя себя, будете, даже зная, как это вредно, пожирать пирожные — точно так же вы, став занимателезависимы, будете поглощать книжки и фильмы, где будет высокая доля сюжетной и упаковочной занимательности. Постепенно вы разучитесь употреблять нормальную пищу — она покажется вам пресной, безвкусной. То, что демон занимательности сейчас делает с кинематографом, выделяя чистую занимательность и добавляя ее в конечный продукт суповыми ложками, превращает производство картин в нечто совсем новое, какую-то другую отрасль деятельности, для которой определение „искусство кино” не годится. Я предложила бы следующее определение: массовый кинематический дизайн”.
Илья Осколков-Ценципер. Делать умный журнал — этим стоит заняться всерьез. Интервью с главным редактором группы изданий “Афиша”. Беседу вела Алена Карась. — “ПОЛИТ.РУ”, 2006, 25 января <http://www.polit.ru>.
“К сожалению, почти все известные мне попытки сделать какое-нибудь умное издание у нас построены на изначальном обмане. Наши с вами знакомые приходят к каким-нибудь богатеям и говорят им: „Дайте нам денег, вы будете очень богатыми”. Богатеи, которые ничего в этом не понимают, дают деньги,
