Вот и в тот исторический (для меня) день я проводил артистов, сидящих в автобусе, на их очередной концерт, — кажется, в Пятигорск, — и иду с улицы к себе в номер, чтобы коротать время в ожидании их ночного возвращения.
И вот тут-то...
Впоследствии я не раз думал: подойди я к двери лифта на минуту — на две позже или раньше (да что минуту — на несколько секунд!) — и у меня была бы другая жизнь, другая биография!.. “Бедной Лизе” суждено было топиться в пруду лишь на скромной сцене Литмузея, а “История лошади”, вероятно, имела бы совсем другую историю!.. Без того самого шока “конокрадства”, но и без, скажем прямо, тех театральных триумфов, которые “Холстомер” пережил на сценах Нью-Йорка, Лондона, Стокгольма и еще в десятке стран...
Может быть, я был бы не я — и уехал бы, к черту, куда-нибудь далеко-далеко, скажем, за какой- то бугор, и пропал бы там в бездонной черноте или пестрой псевдорадости существования — вне творчества, а значит, вне жизни!..
И не было бы у меня ни “Трех мушкетеров” в кино, ни театра “У Никитских ворот” (что вообще очень трудно представить!), ни этих друзей, ни моей семьи — старой и новой, ни тех детей, которые, слава богу, у меня есть... Подумать только, ничего этого (и не только этого!) у меня не было бы!..
Нет, все-таки его величество случай, бывает, очень помогает в жизни — это несомненно. Видимо, Бог послал меня к этому благословенному лифту, в котором уже стоял и, казалось, ждал меня сам Товстоногов!..
Почему я так говорю? Потому что в то поганое для меня время он протянул мне свою могущественную руку. Он сделал то, о чем я мог только мечтать, в самый подходящий для этого момент. Да что тут говорить... Товстоногов просто спас меня.
Но начало этого благотворительного процесса произошло уже в этом самом лифте.
— Здравствуйте, Георгий Александрович!
— Здравствуйте, Марк!.. Что вы тут делаете? Отдыхаете?
Он нажал кнопку. Лифт пошел наверх.
— Работаю. Ставлю на эстраде.
— А как поживает ваш театр?
— “Наш дом” закрыли. Я теперь делаю театр в Литературном музее.
— И что там ставите?
Это был второй этаж. Двинулись к третьему.
— Там зал на сто двадцать мест. Буду ставить “Бедную Лизу” Карамзина и “Холстомера” Толстого.
Честное слово, на “Холстомера” он тогда никак не среагировал!.. А вот на “Бедную Лизу”...
— Почему “Бедную Лизу”?..
Теперь шли от третьего этажа к четвертому.
— Это будет мюзикл, — выпалил я. — Этакая “рашн лав стори”!.. Сентиментализм — сегодня.
— Мюзикл?.. Хм... Гкхм... Сколько там действующих лиц?
— Четыре.
Теперь мы подъезжали к пятому.
— Хм... Чашечку кофе?..
Последнюю букву он произнес по-южному, с едва заметным акцентом — “э”, а не “е”. А может, мне так послышалось...
