приходило, что нам не пришлось бы воевать, если бы не его выходка в кино. А в общем, кто знает?! После наших ежедневных вылазок мы непременно должны были столкнуться с местными мальчишками, рано или поздно. Я еще не говорил о том, что мы разрезали перочинными ножами целлулоидные витрины в магазинах и хватали все, что плохо лежит. Да еще и “проверяли” брошенные закрытые дома в заросших садах. Взламывали окна и шныряли по комнатам в поисках чего-нибудь интересного. Так, в одном доме я нашел в тайнике небольшой, очевидно дамский, револьвер, правда незаряженный, и отдал, болван, Леониду. А он потом раздобыл малокалиберные патроны к нему через ординарца папаши-коменданта: хочется, мол, по мишени пострелять. Зато теперь он был надежно вооружен — нам на зависть.
В другом доме, полностью пустом, я обнаружил закрытую антресоль. Там было спрятано много разных платьев и красивый узорный медный ящик с шашками. Крышка его была размечена игровой клеткой. Чтобы не ругали дома за явную кражу, я грубо оторвал крышку, а шашки высыпал в пакет. Дома сказал, что нашел.
— Жаль, что не весь ящичек, — сокрушалась мама, любуясь крышкой.
“Надо ж было быть таким дураком!” — подумал я о себе.
Это я все к тому, что война с немецкими ребятами наверняка была неизбежной. Где-нибудь да столкнулись бы. Собственно, в этом я теперь оправдываю Леонида. Да и нам, жалевшим, что самим повоевать не пришлось, было сладко и страшно перед началом схваток с врагом. Дома, в России, мы часто играли в войну, и никто не хотел быть немцем. Зато здесь их было предостаточно.
За немцев мальчишкам в Союзе приходилось бывать поочередно. Но мама перешила мне настоящую шинель из старой солдатской, с воинскими сияющими пуговицами, и меня уж никак нельзя было, даже временно, зачислить врагом. Мало того, я сразу стал советским командиром — в такой-то шинели!..
Но здесь не у себя дома, не та игра. Нужно было серьезно подготовиться к бою. Мы пошли на известную городскую свалку и выбрали себе по эсэсовской каске с изображенными на ней, как мы считали, молниями, но вскоре я узнал, что это готическое написание двух букв “SS”. Каски были очень удобные, с подкладкой и кожаными ремешками. Мы соскоблили нацистскую символику и нацарапали на них звезды. Я не переставал восхищаться Леонидом. Это была его идея — с касками.
Затем мы смотались за город поглядеть на место, где нам предстояло сражаться. Там мы осмотрели два окопа, метрах в двадцати один от другого. И хотя они были, как говорят военные, неполного профиля, все-таки оказались глубоковаты для нас. Мы подсыпали кое-где земли с бруствера на дно в “своем” окопе, сделав себе глубину по грудь. И подходящих увесистых камешков прилично заготовили. Хотели было нарезать и тяги для рогаток из брошенных противогазов — у немцев шла на них отличная тягучая резина, — но передумали.
— Об этом с ними уговора не было, — твердо сказал Леонид.
— Мало ли что! — возмутился Витька. — У немчуры на войне и “катюш” не было! И эти наверняка ничего в рогатках не смыслят.
— Это будет наше тайное оружие, — поддержал его Жорка.
Но Леонид уперся. Да и я благоразумно заметил:
— Они себе быстро такие же сделают.
— И без глаз останетесь, — поддакнула вездесущая Зинка. — А жить без глаз хуже, чем без рук. Не знаете?
Тут-то мы и воззрились на нее, поняв, что нам от нее и в бою не избавиться. А то еще и родителям обо всем расскажет.
Словно угадав наши мысли, она заявила:
— Я с вами пойду, а не то всем расскажу. — И можно было верить на все сто — расскажет.
Мы тут же подобрали Зинке сразу две каски, одна надевалась на другую.
— Тяжело, — захныкала она, когда ей примерили это боевое сооружение.
— Иначе завтра заткнем тебе рот, свяжем и запрем в Жоркином подвале с крысами, — тоже пригрозил Леонид. И ему так же можно было верить на все сто — заткнет, свяжет и запрет.
Зинка притихла.
— И весь бой сиди вон там и не высовывайся, — показал он на заросший блиндаж за нашим окопом.
Она послушно кивнула, четко понимая, что лучше свободной сидеть в блиндаже, чем связанной в немецком подвале с немецкими крысами.
