— источник цитаты сомнений не вызывает.) “Хитники”, как никто, знакомы с феноменами (так называют в этой среде паранормальные явления, предвещающие старательскую удачу и всегда грозящие неясной, но оттого еще более неуютной бедой). В Городе материализуются призраки. По улицам разгуливает Каменная Девка, она же Хозяйка Горы (Медной — как было указано у Бажова), но ищет не мастерства (как думал все тот же Бажов) — а любви. У ночных костров вдруг выскакивает Огневушка — но не та, знакомая всем, веселенькая пляшущая девчонка, а злая ведьма — и огонь обращается в лед…
Каменная Девка вселяется в обычных женщин, они вдруг меняются, в них просыпается невероятная притягательность для мужчин. Если мера встреченной любви окажется недостаточна, они безжалостно бросают любовника — и можно считать, тому повезло. Но некоторых избранных такие женщины увлекают навсегда, куда — неведомо, был человек — и вдруг исчез, бросив все — дом, семью, имущество, деньги…
Возлюбленная Крылова из этих каменных зомби. Ее — в образе Горной Хозяйки — увидел во сне Анфилогов, обнаружив первые признаки своего дивного клада, и, чудом вернувшись в Город, скоропалительно женился на невзрачной странноватой женщине. Она как бы проверяет Крылова на готовность любить ее саму, одну, без всего — без прошлого, без настоящего, даже без будущего, без окружающих обстоятельств — тот, догадавшись, в какой омут (чувств) угодил, готов прекратить ставшую казаться глупостью игру в нелепую конспирацию, она же — раздражением и насмешками — неизменно блокирует все попытки преодолеть ранее выставленные границы. Но вот вторая экспедиция, которой предстояло принести в Город основную часть выгрызенных из земли сокровищ, гибнет, гибнет и обманутый мечтой Анфилогов, женщина становится вдовой — и обладательницей огромного состояния, но она еще об этом не знает…
Тут-то и начинается гражданская война. 2017 — не случайный набор цифр: это, как нетрудно подсчитать, столетний юбилей хорошо известного события… Чем может отметить событие цивилизация мнимостей? Естественно, его имитацией. Что и происходит. Входят в моду соответствующие костюмы, затеваются парады и шествия, но вдруг вместо праздничного карнавала — с банкетом и танцами — неожиданно для всех одна команда ряженых с остервенением набрасывается на другую… И так — повсюду. Феномены захватили Город, страну. “Мы и есть то, чем притворяемся, — предупреждал в одном романе Курт Воннегут. — Поэтому надо быть очень осторожным, выбирая, кем притворяться”.
Реализовался сакральный смысл игры — и подчинил себе реальность. Когда мнимость позволяет себе рядиться в маскарадный костюм, вступает в силу закон отрицания отрицания. Надеть на обезьяну обезьянью маску — серьезная операция, последствия могут превзойти ожидания. Страна сходит с ума. Люди, словно сорвавшись с цепи, сотнями, тысячами уничтожают друг друга — сами не зная, во имя чего. И никто не понимает, зачем эти реки крови, горы трупов. Какие белые, какие красные? — это же были самые обыкновенные люди, инженеры, студенты, врачи, учителя…
Возможно и еще одно объяснение: слишком большая усталость накопилась от размеренности и тусклой предопределенности. Ряженая революция — что-то вроде “хиты”, экстремальный вид спорта: лучше один раз выпить живой крови, чем сто лет питаться мертвечиной… История, конечно, может остановиться, но — если интерпретировать в парадигме предложенной поэтики — ненадолго. Когда инерция перейдет предел, произойдет Большой Взрыв местного значения — и начнется квазиистория. Виртуальная история. Симулякр.
Кстати о симулякрах. Екатеринбург, родина российского постмодернизма, наконец-то выговорил свой художественный манифест — о противостоянии реалистического и модернистского искусства. С полной и окончательной победой последнего. “Реализм, будь он метод искусства или — шире — способ мышления, был здесь свойством людей принципиально поверхностных: благонамеренных дилетантов, понимающих использование готовых форм как род патриотизма. В этом смысле Рифейский хребет оказался коварен: здесь готового с самого начала было сколько угодно”, — ставит Славникова диагноз — и трудно, учитывая кое- какие отнюдь не Рифейские реалии, с нею хотя бы отчасти не согласиться. “Когда же наступил экологический кризис реальности первого порядка, — продолжает она, — сделалось ясно, что мышление истинного рифейца есть мышление фантастическое. Чем дальше от почвы, тем лучше! Оказалось, что анахорет, в какой-нибудь Нижней Талде изучающий санскрит, вернее выражает собой сущность малой родины, чем румяный, как пион, сочинитель песен для народного хора. <…> Всплеск непатриотичного, демонстративно не-местного искусства выражал на самом деле то сугубо местное свойство ума, при котором рифеец, будучи бытовым человеком, одновременно полагал себя и кем-то другим — удаленным, может, даже и иноплеменным…”
Что ж, по крайней мере хоть понятно теперь, отчего в Екатеринбурге народилось столько постмодернистов. Но все-таки какова саморефлексия — аж дух захватывает! — в собственном романе дать профессиональную оценку собственной поэтике, наметить основные принципы собственного же метода, обосновать неизбежность обоих — и как красиво! Браво, снимаю шляпу и умолкаю…
Пришла пора завершить сюжет. Революция хоть и была симулякром, но, как во всяком литературном контексте и положено революции, исполнила свою сюжетную функцию — разлучила влюбленных. Искал ее Крылов, искал, горевал, места не находил — и вот после долгих мытарств нашел… И что же? Его встретила пустая, взбалмошная, безвкусная женщина, помешавшаяся от счастья обладания несметным богатством. Собственно, этим богатством теперь исчерпывающе удовлетворенная. В этой паре — деньги и женщина — третий, безусловно, лишний. И потому его немедленно прогоняют. Каменная Девка, как оказалось, ни черта в любви не нуждается. Ибо — по закону подобия — ищет соприродного себе вещества, свободно конвертируемого в у. е.
А Крылов с еще одним “хитником”, которого бросила жена (тоже, может быть, зомбированная Хозяйкой), садятся в поезд. Едут в глушь — якобы пройти путь погибшей экспедиции. Якобы за фантастическими корундами. Ой ли? Не за сокровищем ли подлинности уезжают они из умышленного Города? Не той ли дорогой уходили все истерзанные Девкой старатели? Потому что в каменных объятиях вдруг понимали — жизнь дана человеку, чтобы жить. А не тратить на мнимости и феномены…
