— А как у Анны — хорошая квартира?..
— Однокомнатная. Но большая. Жить можно.
— Ну и ладно. Ну и отлично. — Я уже хотел ставить точку.
Но старый Степаныч продолжал жаловаться. Да, так вот получилось, выбора нет, он уже переехал к Анне. Жить можно. Однако ему там, у Анны, неуютно. Центр, конечно, но уж очень шумное место — близко с Белым домом.
— Ого, — сказал я.
— Да. Самый центр.
А главное, продолжал Степаныч, что в квартире все для него чужое. Он привык к своему столу, к своему шкафу… портрет покойной жены на своем всегдашнем месте… Жизнь прожил. Углы уже родные. Каждая мелочь… Лампа… Крючок для куртки…
Я его понимал. Как не понять. Но не слишком ли Степаныч много хотел?
А старый Степаныч даже всплакнул — он хотел бы стареть и умирать среди своих вещей.
— Ты, Петрович, пойми… Я хотел бы стареть среди своей жизни .
— Понимаю, — мягко поддакнул ему я. А сам подумал: ах, ах!
Для жены Степаныча, для его новообретенной Анны, — все в квартире свое и родное, ну да, да, плохие у него родственники, сын крутой, ну, побили… но жизнь продолжается… жить можно, был бы старик хороший. А Степаныч как раз хороший. И потому Анна уже с утра как птичка весела… Как пташка.
Но для него-то здесь все чужое… Шкаф другой… Кровать… Мужик какой-нибудь здесь полеживал год за годом. Обои прокуренные, надо менять… опять менять!.. В том-то и заноза — когда стар, менять уже ничего не хочется! Особенно с утра. С утра сердце ищет покоя.
И такая тоска-тощища взяла, что Степаныч не стал тем утром даже чай пить. Чтобы не заводиться (из-за какой-нибудь мелочи), молодец, он уже с утра просто пошел один погулять (отвлечься от непривычных стульев и чужих ковриков). “Пройдусь немного”, — сказал Анне. Вроде как оглядеться в новом районе, привыкнуть к поворотам улицы… Гулял себе… А поскольку улица в самом центре, Степаныч оказался возле Белого дома. В тот самый день.
Он прошел мимо танков. Оцепление с внешней стороны только-только выстраивалось… Солдатня… Танки, подступившие с моста, уже рычали, но Степанычу хоть бы что. Ну, танки! Большое дело!.. А вот когда он повернул от моста налево — мама родная! Там стояли старики. Море стариков! Сотни!.. Стояли и тихо глазели.
Степаныч потолкался среди белоголовых и белобородых, но их сборищу не удивился, — значит, им, старикам, здесь надо. Зачем-то же пришли сюда одуванчики! Ну, пусть… Этот феномен, это случайное скопление стариков возле Белого дома с левой стороны моста Степаныч объяснить не мог ни в тот день, ни после. Однако же сам он тоже постоял с ними. Считай, примкнул.
Не было у них причины, сказал он. Ну никакой! Стояли и глазели. Ни плакатов, ни лозунгов (ни в протест, ни в поддержку) не было. Просто старики. Они долго стояли. А когда танки стали лупить по Белому дому прямой наводкой, они продолжали стоять. Смотрели, как летят снаряды. Некоторые знающие старики объясняли другим старикам, почему траектория снаряда так, а не этак… При прямой наводке…
Были там и постарше Степаныча, были и помладше, посвежее. Один близко к Степанычу стоявший старикан рассказывал другому (или сам себе), как аккуратно он тратит свою пенсию. Со вкусом рассказывал свои копеечные дела. Подробнейшим образом. Покупку за покупкой… А танки стреляли… А он все рассказывал. Что и где он покупает и почем. Но не жаловался, не ныл. Вот разве что переминался с ноги на ногу. И те, кому он рассказывал, тоже заметно переминались, потому что старики не умеют разговаривать стоя — а сесть негде.
И оттого, что все они, слабые ногами, переминались, Степанычу казалось, что по белым головам стариков бегают туда-сюда волны.
Если Степаныч сошелся с женщиной пятидесяти молодых лет, то старикан Илья Васильич взял и оторвал себе еще моложе — ей, этой его Жанночке, было только-только сорок. Крепкий возраст. Чудесный. Правда, отчасти хищный.
Илья Васильич, давний вдовец, уже и жениться на ней собрался, оповестил детей, пиджак прикупил новый. И точь-в-точь как к Степанычу, к Илье Васильичу приехали внезапно старший сын и его жена, то бишь Ильи Васильича невестка, — вдруг нагрянули к нему на дачу. А жил Илья Васильич на даче постоянно, так как свою квартиру он уже много лет как отдал другому своему сыну, младшему (неудачнику по жизни). Так что все, что у Ильи Васильича было, — это дача.
