Снаряды рвались… Залпы… А мне — хоть бы что… Как в вате... Я сидел с Дашей рядом и счастливо улыбался своей контузии и своей продолжающейся кинухе. Хорошо помню.
Ломка продолжалась и тогда, когда обстрел кончился. Вечер... На ковре в светлую шахматную клетку. Настоящий колотун!.. Даша вскрикивала и билась, подпрыгивая всем телом. Ночью на том полуразвернутом кабинетном шахматном ковре ее наконец прихватило по-настоящему. За долгую жизнь я десятки раз видел мучающихся алконавтов… И алкашей бездомных навидался, и людей вполне солидных. Видел и морфинистов… Но молодую девчонку, начинающую, прихваченную зависимостью, видел впервые. Как узналось после, баловалась и кислотными марками, и беспорядочно порошками. Пока что как дурь… Полночи я смотрел, как ее, бедную, бьет. “У-ууу! У-уааа!” — страдала в голос. И такая красивая!
Ломка, наркотическая зависимость, дозняк — это всё дела не моего поколения. Это дела будущих. Это next. Так что я понятия не имел, как или чем тут помочь. Но в старом человеке всегда сидит некий антипожарный зов и импульс — и почему-то всегда первая мысль о воде. Я поспешил поискать. Стакан я где-то видел… на столе… В памяти ожил один из пустых кабинетов — поднос, графин, стаканы, — я кинулся туда, нашел!.. прихватил там графин — и в туалет. Туалет я тоже помнил, пробегал мимо несколько раз. Струйка из-под крана, по счастью, ожила. Еле-еле… Свет вырублен. Еле-еле, но струилась.
Когда я попробовал поднести воды к ее губам, Даша едва не откусила стекло стакана — клацнула зубами, раз-два…
Уснула… В третьем часу ночи… Я еще раз смотался за водой (чтобы ночью иметь впрок). Шел с графином по пустому битому коридору. Редкие лампы автономного света…
Я шел и поддавал ногой выскочившие из пола паркетины. Раз за разом. Нечаянно… Паркетина скользила… Улетала куда-то вперед… Вдруг там, впереди, мне послышался шаркающий шаг. Кто-то шел навстречу.
Из полутьмы появилась старуха, толкающая тележку. Саму тележку было не слышно, на мягком ходу… Я удивился. Ну дает, труженица!.. Старуха собирала с пола таблички с написанными (с начертанными) фамилиями. Их уже с кабинетов сняли, выковырнули, сбросили… Но, видно, и на полу они — вполне читаемые — представляли бывшим начальникам некое неудобство (неконкретную опасность). Я восхитился. Потрясающе!.. Старуха-трудоголик просто находка для всех нас в середине всякого смутного действа — старуха-перемена!.. Она подняла с полу и бросила в свою тележку очередную табличку. Этакая итоговая старуха!
Я восхитился. Но тут же сказал строго — чего она тут, нахер , делает! Нашла, старая, время!
— Мне велели, — прокаркала она коротко и довольно спокойно.
Я еще сказал:
— Стреляют! Обстрел был… Или ты, старая, оглохла?
Она каркнула еще короче:
— Насрать.
И толкнула свою историческую тележку дальше.
Когда тележка на мягком ходу, полная табличек-фамилий, поравнялась со мной, я чуть придержал за край.
— Где Даша? — спросил я. Спросил напрямую… Как и спрашивает всякий контуженый.
А старуха ответила:
— Кто?.. А-а… Там, дальше.
— Где это там?
— Найдешь.
Эта старая жуткая сборщица протухших имен показывала костлявой рукой и одновременно подбородком куда-то в полутьму — в глубину коридора.
— Где? Где?
