Я отвернулся, стал смотреть на Гнашкину хату.
Двор и беседка с главной улицы хутора были видны плохо. Зато хорошо просматривались ворота с калиткой. Ворота висели на двух мощных деревянных столбах.
В один из столбов была вплетена длинная лешачья борода, над бородой поигрывала электрическими искорками лукавая толстая морда. Второй столб обвивали две чуть изогнутые в спинах русалки. Русалки, глядя друг на друга, плотоядно улыбались, сплетались хвостами.
— Сладко режет, — сказала Василина, заметив, что я все никак не оторвусь от Гнашкиных ворот. — Живо режет, весело! После резанья этого — все вокруг вроде живым становится.
— Одно слово — живорез! — Юхим-дед от слова этого даже слегка подпрыгнул на месте. — Сперва дерево режет, потом — людей!
Хулиганом я родился
И хожу как живорез.
Когда меня мать рожала,
Я и то с наганом лез!
Это ж про него сказано!
— Эх, Юшка, — вздохнула с сожалением Василина. — Ничего-то ты в жизни, дед, не понял. Да если русский мужик и зарежет кого — так ведь художественно зарежет. И за дело. Он ведь — ежели он по- настоящему русский мужик — и в убивстве рисовальщик, и в убивстве сладкий резальщик! Не забойщик с мясокомбинату, как ты!
— Русский, русский, — недовольно шмыгнул носом Юхим-дед. — Я и сам небось русский.
— Русский, да не такой. Чего скачешь? Тут тебе не польский сейм. Черноморская Русь тут!
— А ты слыхала небось? Тех, кто по-русски балакает, скоро ножичком у нас тут чик-чик — и готово! Так что не гавкай много про это.
— Ой, ну за что я тебя, дурня, люблю, так это за твою серость! Кто ж им, бандэрам этим, позволит тут русских, а стало быть, и евреев, а стало быть, и крымчаков — резать? А ну айда до хаты! — крикнула, серчая, Василина и крепко взяла меня под руку. При этом так тесно прижалась бедром, что кинуло в жар.
“Этого только не хватало”, — подумал я.
— Милиция приедет, все чисто разберет, — уже помягче добавила она.
После трех стаканов вина заснул я быстро, заснул крепко.
А проснулся оттого, что Василина трясла меня тихонько за плечо. В окна вползал рассвет.
“Ага, начинается”, — подумал я про себя и попытался зажмурить глаза сильней.
— Вставай, гостюшка, — зашептала Василина. В голосе ее слышались слезы. — Вставай! Милиционера убили, мотоцикл его пропал. В кучугурах всю ночь стреляли...
4
Юхим-дед со старинным ружьем гордо вышагивал по главной хуторской улице. Тратить на меня внимание он поначалу не стал. Потом спохватился, подошел, влез губами в самое ухо, зашипел озабоченно:
— Пис-сьмо не посеял?
Я похлопал себя по карману.
— То-то жа, гляди мне!
Кто тихим скоком, кто старушечьим мелким шагом — собирался народ близ Гнашкиной
