Она молча кивнула.
— Ну как, будем работать? — продолжал он.
Она утвердительно тряхнула челкой.
— Слышь, повелитель! — обратился Шура к работавшему над макетом Косте. — А кого он ждет- то?
— Ты о ком? — выпрямился с кисточкой в руке Костя.
— О ком, о ком! Об утопленнике твоем, — отвечал Шура. — Поглядеть, понимаешь, охота, какая она такая, Софи Лорен, чтобы из-за нее собой треску кормить.
— Разумеется, она красавица, — несколько растерялся режиссер.
— А ты откуда знаешь?
— От верблюда, — рассердился Костя.
— Тебе, барин, ваше степенство, верный раб дело толкует, а вы бровки нахмуриваете.
И Шура принялся говорить о том, что катастрофически теряет интерес к этой истории, что персонаж их движется туда, где никого нет, что необходимо хоть раз взглянуть на несуществующую красавицу, тогда само собою появится направление.
— А то ведь что получается, — объяснял Шурка, — ты, Кость, всучил нам нечто одноногое, а взамен требуешь изящное двуногое. И Катерина так думает.
— Спелись, — разбурчался Костя. — Для вас с Катькой отдельную куклу, что ли, заказывать? Директор ночи не спит, мечтает, как бы вбухать деньги в персонаж, которого и на экране-то не будет.
— Да при чем тут директор? Сам и сделай. Ты холостой, делать тебе дома все едино ни хрена.
Глянцевые календари с японскими дивами в умопомрачительных кимоно, одолженные у знакомых очаровательные куколки-нэцке, прекрасный альбом с гравюрами Утамаро, выпрошенные у калмыка, некогда шпионившего в Японии, срамные книжки-макурадзоси с лубочными изображениями веселых похождений продажных девушек-дзёро — все пошло в дело, и Костя превратился в археолога, неустанно добывающего облик прекрасной погубительницы Бисэя.
И вот уже готов подвижной скелетик, на ручках и ножках хитроумные сочленения, все эти шарнирчики, позволяющие легко манипулировать куклой. Сколько возни с “плотью”, превратившей скелетик в изящное тельце. Сколько выпрошенных у знакомых дам лоскутков примерялось к безголовой еще фигурке. Головка вырезалась по старинке, из липового чурбачка; у самого Костиного носа из-под стамесок завивались тоненькие стружки. В результате получилось очень хорошо. Наконец отшлифованная головка покрыта грунтом под раскраску и помещена на спицу подсыхать. Костя понимал — можно бы и попроще, да остановиться не мог и работал неистово, как Бетховен.
— Кость, пойдем выпьем. Что-то кошки на душе скребут.
— Нет, Шурик, ты все же плебей. Все у тебя этим завершается. Ясно вижу, как ты заглатываешь последние сто грамм и вместо закуски отбрасываешь лапти.
— Что ж, пусть плебей. Зато я кинооператор, каких поискать, а заодно редчайшей души человек, чего о некоторых уж никак не скажешь.
— Конечно, правда глаза колет. Ну да ладно, поехали ко мне. Так и быть, позволю квартиру прибрать. За это Бисэеву диву продемонстрирую. Может быть.
— Сволочь ты, мон шер.
— Не дерзи, не то в карты проиграю или поменяю на борзого щенка.
— А после выпить угостишь?
— Натюрлих! — успокоил соратника Костя.
Они ехали в стареньком “Москвиче”, величаемом Шуркою — “Испана Сюиза”. В автомобиле было грязно, сильно пахло бензином.
