— Он вурдалак, — вставил Гамлет.
— Ну вас к лешему! — жалобно вскрикнул Костя.
— Погоди, кацо! Мы, как и ты, ранены навылет, — разливая вино по стаканам, успокаивал Костю Гурам. — Слава богу, ни у кого кость не задета.
Подняли стаканы.
— Гаумарджос!
Город внизу накалялся, посверкивая стеклами бегущих авто. Запахло корицей. Где-то истекала тоскою зурна. Бутылки ополовинились, и глаза у компаньонов ожили: в них опять вспыхнул интерес к жизни. Неслышимые полчаса назад, птицы вовсю славили теперь эту самую жизнь.
— Эй, официант! Помоги нам, кацо! Мы скоро останемся ни с чем! — вдруг распоясался московский гость. Он, сидящий спиною к обрыву, не мог ее видеть. Она появилась из-за куста и стала делать знаки Косте.
— Костя, тебя хотят, — сказал Гурам.
Костя оглянулся. Цыганка поманила его пальцем.
— Меня? — спросил он, глупо улыбаясь.
— Тебя, сокол, тебя!
Чувствуя себя дураком, Костя поднялся, зацепил ногой за ножку стула, чуть не растянулся, двинулся к цыганке. Не зная, что говорить, спросил:
— Погадать мне хотите?
— Погадать, погадать, — ответила цыганка деловым голосом.
Они зашли за куст.
— Что-то я вас не понимаю, — начал Костя.
— Позже поймешь. Лет через пятьдесят, — роясь в клеенчатой сумке, ответила цыганка. Она вытянула помятый журнал, в котором Костя узнал популярную польскую “Пшиязнь”. На обложке красовалась какая-то эффектная блондинка с несколько раскосыми глазами.
— На твою жену очень похожа.
— Чью жену? — вдруг разволновался Костя.
— Твою.
— Ха, и где же она живет, эта моя жена?
— Она здесь давно не живет. Там она живет.
И цыганка стала тыкать коричневым пальцем в небо. Костя со страхом таращился на сумасшедшую.
— Вы меня с кем-то спутали. Как меня звать? — совсем протрезвел Костя.
— Константин Николаевич, — улыбнулась цыганка и назвала Костину фамилию. — Еле тебя отыскала. — Она дотронулась вдруг до кончика его носа и добавила: — Непутевый.
У Кости даже рот приоткрылся. Он силился разглядеть в цыганке нечто потустороннее. Смуглое лицо, пестрый платок с узлом на виске, большие серьги, монисто из нанизанных на шнурок монет. Дальше какие-то пятна: зеленое, красное, черное — цыганка как цыганка.
Вдруг она повернулась и пошла сквозь кусты к обрыву. Остановилась, обернулась и погрозила пальцем:
— Поменьше бы тут шалил. Очень она огорчается.
И продолжала свой путь. Костя сорвался с места — и за ней:
