Он говорил про себя:
три недели,
ты, конечно, уже все подписал.
Ах, Ваня, Ваня,
— а помнишь Азов,
офицеров тех белых,
мальчишек гордых, горячих.
Ах, Азов, Азов,
это ведь зов!
Вот когда пришел ко мне
этот зов!
А еще — вспомни Кронштадт
и Феодосию,
матросов с их полоумными клешами,
Сережу Шмелева, сына писателя.
Больше ведь мы с тобой не увидимся,
очных ставок у нас не делают.
Ударил тут соловей,
царь лесов и полей,
весь мир наполнил свистом и щелканьем,
призывал подругу,
обещал
быть верным мужем,
защитником, покровителем,
угрожал сопернику.
“Жрать хочет, потому и поет”,
и вспомнился Зощенко,
тихий такой, пригожий,
хорошо, что мы его не шлепнули,
хоть, Ваня, ты и настаивал.
Пройдет некоторое количество времени,
и как раз в этих местах
будут написаны
