— Я хочу всегда быть с вами, — ответила Вера.
Я крепче взял ее за руку и молчал, потому что нельзя было говорить о любви.
— Я сама не знаю, что со мной, — сказала Вера. — Мне сначала смешно было, как вы мне говорили и задыхались как-то. Но только я всегда хотела быть с вами. Я чувствую, что-то должно быть, а что — не могу понять. Я хочу, чтобы вы опять смотрели на меня, как раньше, и говорили бы, что любите меня.
— Я буду говорить, а вы станете отмалчиваться, Верочка? — сказал я. — А потом опять убежите с Розаем? — тихонько сказал я и на секунду обнял ее плечи.
— Я никогда, никогда не сделаю вам больно, — сказала Вера и сама обняла меня.
Я высвободился.
— Знаете, Верочка, вы не станете для меня хуже, что бы вы ни сделали, — сказал я.
— Нет, я хочу, чтобы вы меня любили, — сказала Вера и стремительно поцеловала меня в губы.
«Верочка, разве можно любить больше», — чуть не сказал я, но заметил, что к нам идут, и выпрямился.
— Извините, мы, кажется, вам помешали, — сказала Нина Алексеевна, подходя к нам вместе с Асламазяном, — но там объявили, что эшелон сейчас уйдет, и нам пришлось вас разыскивать.
— Как вы можете помешать? — сказал я. — Мы просто гуляем. По-моему, это поле совсем не так безотрадно, как вам показалось сначала.
— Голое, пустое поле, совершенно неинтересное. Снег и больше ничего, — ответила Нина Алексеевна.
— Настоящий шекспировский пейзаж, как будто из «Короля Лира», — с увлечением сказал я.
— А что такое Манон Леско? — неожиданно спросила Вера.
— Женщина, созданная для любви, — ответила Нина Алексеевна.
— Девушки мне сказали, что это самое обидное название для женщины, «Манон Леско», — сказала Вера, — и что будто вы меня так называете, — сказала она мне тихонько.
— А вы как считаете насчет Манон Леско? — спросила Нина Алексеевна у Асламазяна.
— Я не знаю, — сказал Асламазян.
— А я думаю, что Манон Леско — самая прелестная, самая трогательная из всех героинь и нельзя не любить ее, — сказал я с увлечением.
В этих разговорах мы дошли до теплушки. Асламазян галантно подсадил сначала Нину Алексеевну, потом Веру. Мы с ним постояли у двери, уступая друг другу подножку, как Чичиков и Манилов, и эшелон снова пошел.
XVI
Поезд остановился так неожиданно, как будто спереди его хлопнули по паровозному носу; он даже отпрянул назад; наша теплушка задергалась, котелки посыпались на пол, печка зашипела, облитая супом. Все бросились открывать вагонную дверь. Перед нами были высокие снежные холмы, где-то виднелась роща, в стороне стояла деревня. Все столпились у двери. Вера подошла ко мне и тихонько сказала:
— Вы мой милый. Теперь вы знаете, что я вас люблю.
— Наконец?то, — сказал я ей на ухо.
— Я тоже подумала «наконец?то», когда мне захотелось вам это сказать; как хорошо, что мы подумали одинаково, — сказала Вера.
Все смотрели в пустое поле. Было непонятно, почему мы стоим. Асламазян пошел
