— Да уж знаю, — сочувственно вздохнула Алка и вдруг понесла такое, что Света усомнилась, можно ли ей вообще доверять ребенка.
По Алкиным словам выходило, что Станко — слуга, выполняющий приказы. Промежуточное создание, которых часто используют для поручений. Один раз ему велели поступить так, а другой — иначе. Это не его воля, и Света тут ни при чем.
Выслушав бред, Света съязвила, что как-то не замечала за собой опеки со стороны сверхъестественного мира. Что вряд ли кто-то о ней печется настолько, чтобы давать поручения. Станко вернулся в семью, вот и все.
Но Алка, покраснев от Светиного недоверия, настаивала, приводила примеры того, как люди служат, сами не зная об этом, и это наводило на подозрения. Слишком горячо та защищала смотрителя.
— С этим покончено, — отрезала Света. — Больше никаких заграниц и безумий. У нас ребенок болен. Поищи варианты, ладно?
— Ладно, — послушно сникла Алка.
Света купила виллу “Анастасия” в конце августа. Взяла на работе отпуск за свой счет, наняла строителей, провела водопровод и завела садовника Марата. Когда до смерти уставала, сидела в гамаке, курила, болтала ногами и, сощурившись, презрительно наблюдала, как мужчины работают. Улетев назад, раздумывала, что хорошо бы купить самолет, чтобы не платить авиакомпаниям, а летать в Крым когда вздумается, например по выходным.
На следующий год она взяла в Крым всю семью вместе с Веселовым, правда, вскоре пожалела. Женщины работали в саду и готовили пищу, а художник таскался в город, наливался вином из бочек и исполнял репертуар Земфиры. От его воя сводило скулы. В одно из воскресений Марат заволок вкрученного Веселова в машину, отвез в аэропорт и, купив билет, стерег до самой посадки. Улизнуть от татарина не удалось, и гордость художника пострадала. Как только женщины вернулись из Крыма, уязвленный Веселов навестил Свету.
— Что, — спросил он, — развлекаешься с татарами? С иностранцами не выгорело? И не могло. Тебе нужен раб, а не мужчина…
— Не твое собачье дело, — отрезала Света.
— Только не думай, что решаешь ты. Все решает моя жена. Твою жизнь она давно расписала. Сказала Станко, что у тебя хламидиоз, вот и все. Очень просто.
Света недоверчиво посмотрела на Веселова.
— Зачем? — спросила она. — Зачем ей это?
— Она считает, что ты ее предала. Приревновала тебя к Станко. Думаешь, Алка любит меня? — сощурился Веселов. — Хрен! Она любит тебя и зависит тоже от тебя. Феминистки проклятые, суфражистки, плохие тетки… Все для вас лакеи. Не угодил — сразу выкидывать, как щенка. Жлобство это, — упрекнул Веселов.
Разговор этот выбил Свету из колеи. Вылетела она в очень странную сторону, в пустоту. В голове у нее помутилось от ненужных, ни к чему не ведущих мыслей. Каждый день она думала о Станко, а об Алке с Марусей совершенно забыла. Их жизнь без постоянной опеки начала заваливаться, но Света ничего не замечала. Это не было местью, просто она была сама не своя. Потеряла себя, и все валилось из рук.
Приходила Алка и просила прощения. Все сделал тот черт, которого Света притащила с мойки, уверяла она.
— Нет, — возражала Света. — Не надо приплетать черта. Это сделала голая нужда. Если бы ты не нуждалась в моей помощи, ты бы так не поступила.
— Не в помощи. И не в деньгах. В тебе, — заклинала Алка, но Света оставалась непреклонно- задумчивой. Ее ясные представления о том, как устроен мир, обвалились, как гнилой забор. Теперь она презирала свои благодеяния, которые оказались дутой гордыней, не хотела видеть ни Веселова, ни Алку, ни Марусю и с мучительно-сухой, бесслезной тоской вспоминала остров. Тосковала по острову, где однажды цвела, как роза.
Осенью в офисе появился мистер Домби. Вид у него был странноватый: ботинки не блестели, волосы, прежде гладко уложенные гелем, разлетались.
— Светлана Валерьевна, я хочу снова к вам на работу, — заявил он, рухнув в кресло.
— А аллергия? — спросила Света.
