Анна оглядывала комнату. Она здесь впервые. Хозяина еще нет — их привел сюда Павел, который теперь прятал в карман ключи. Веников сел на стул, положил ногу на ногу и ссутулился еще сильнее. Анна хотела спросить: “Тебе вообще-то удобно, Семен?”
Сдержалась.
По стенам детские фотографии: домохозяин одно время преподавал в бакинской гимназии. Рисунки. И еще фотопортрет: светлое, летнее лицо в золоте соломенной скирды — Павел.
— Ты похож тут на Че Гевару.
— Там с обратной стороны есть надпись, на кого я похож…
Анна осторожно отогнула глянцевый край. Рукой самого Павла выведено: “Недаром помнит вся Россия про день Бородина”.
— А угадай, чьи рисунки?
— Марата?
Так звали здешнего обитателя.
— Нет.
— Что, твои?..
Забурчал, закипая, чайник. Павел вынимал из пакета булки, печенье, конфеты, купленные здесь же, поблизости, в сверкающем электричеством и лепниной Елисеевском.
— Дай поучаствовать, — сказала было Анна, потянувшись к сумке за кошельком.
— Нет, пожалуйста. Я сам. Нам же не просто так выдают, деньги надо еще осваивать… Представительские расходы.
Веников все сутулился: он переживал сейчас тяжелые времена, жена рожала. Наверняка у него ни гроша.
Поднимались по лестнице, ненамеренно рассредоточась, как и на улице, — Павел, Анна, Семен. Она сказала:
— Между прочим, Веникову всякое лыко в строку. Смотри, как бы не описал встречу в одной из повестей…
Рисунок, пришпиленный в уголке за шкафом, был не очень профессиональный. Анна наметанным глазом видела легкую кривизну эллипсов, и вообще он был “недотянут” — слишком светлый.
Павел безостановочно говорил. Длинные темные волосы, щегольская бородка, ладный, лаконичный в жестах.
— Кому сколько кофе?
— Пол-ложечки, — откликнулась она.
— Пол-ложечки? Ты что, сердце бережешь?
— Знаешь, да…
В автомобиле двое. Парни.
— Ну и как насчет потусить сегодня вечером?
— “Флегматичная собака”? “Короткая юбка”? “Маккои”? “Петрович”? “Гоголь”?
— Кто из нас настоящий знаток клубной жизни — ты или я?
