— Ну не зли-ись. От глотка ничего не будет. Так, чтоб поговорить.
— Иди лучше спать. Завтра поговорим.
— Нет, — вздохнул Сергеев, — только сегодня. Видишь, ночь какая, и вообще все одно к одному... — Глотнул сам, уткнулся носом в колбасу, занюхал. — Это трудно выразить, но как-то... Не так как-то жизнь идет... То есть... То есть, с одной стороны, все нормально, благополучно. Слава богу. А с другой... Я сижу и думаю, вспоминаю... Хорошо вот так подумать на воздухе, ночью... Столько всего приходит... И страшное тоже...
Жена не перебивала. Смотрела и ждала. Уж лучше бы перебила.
— Я вот маленьким был когда, кашу эту ел манную и думал — ну ладно, поем, а когда вырасту, ни за что не буду. Буду мясо есть, картошку, яблоки. Твердое буду есть, как взрослый... Стал — ем мясо, картошку, а жизнь... Понимаешь, сама жизнь как каша стала. Такая разваренная вся, как в детстве. Ни крупинок, ничего — зубам не за что зацепиться. Однородность течет. И что? И куда это всё?.. Ну вот... Понимаешь?
Жена промолчала. Сергеев поставил бутылку. Потер виски. Уже совсем с трудом, жалея, что вообще начал, заговорил дальше:
— И вот думаю, как бы так сделать... Чтоб крупинки какие-то. Сюда ехали, думал — вот, крупинка, почувствую, а оказалось... Ты в походы ходила, рисковала там... байдарки, сплавы. А у меня-то не было. Я даже плавать не умею. И на коньках не умею. Хм! И машину водить не умею, и... Ты вот ругаешься, что свет в прихожей не горит, а я не разбираюсь в электричестве. Не умею... Вообще ничего я не умею...
Замолчал. Захотелось услышать от жены раздраженное: “Ну так электрика нужно вызвать, в конце концов!” Но она не сказала. Она сидела рядом и ждала.
— Страшно становится, — снова вздохнул Сергеев. — Да. Сама посуди, сколько я еще там проработаю? Года три в лучшем самом случае. Где ты видела пожилых консультантов в магазине одежды? Я лично не видел. Уволят, а дальше? И куда?.. Да и эти тысяча двести долларов... Копейки на самом деле. За квартиру отдаем половину... И ничего хорошего ведь на горизонте. — Он говорил, а мысленно просил жену: “Перебей, поспорь... Перебей!” — Снимаем эту двушку, но... Что через пару лет будет? Сане нужна своя комната, Дашке тоже потом... И вот... Задумался, в общем, и страшно стало. Полнейший тупик какой-то. Ищу, думаю, а ведь без толку.
Сергеев поднес бутылку ко рту.
— Перестань ты пить, — раздельно и брезгливо сказала жена. — Хватит! Что, окончательно решил все испортить?
— Да ничего я не решил...
— А ты знаешь, как я каждое утро встаю? С каким ужасом? Ты вот сейчас, а я каждый день об этом думаю. — Жена повышала голос с каждой фразой и вот уже кричала: — Ты хоть из дому выходишь, хоть что-то делаешь, видишь кого-то, а я постоянно — там, там, там! У меня тоже были планы на жизнь, я тоже что-то сделать хотела. И — получила! Тупик, оказывается! Спасибо! Спасибо, Никита Юрьевич! И обязательно сейчас надо, когда и так все рушится.
— Что рушится?
— Да всё! Не видишь, какие все?.. Оказывается, и муж тоже...
— Перестань, я же...
— Нет, это ты перестань! Что ты предлагаешь тогда? Что? Перед тем как Дашку делать, надо было эти вопросы задавать. И — себе, себе! Понятно? Сказал бы: нет, я ничего не умею, будущего нет. Все. А теперь ты что предлагаешь? Что?.. Говори!
Он никогда не видел жену такой. Видел иногда слабой, плачущей, жалкой даже, но чтоб так... Этот металлический голос. Казалось, и по роже дать может... Сергеев, досадливо и устало кряхтя, вытряхнул сигарету из пачки.
— Спасибо тебе, Никита, ободрил, муженек.
— Не называй меня “Никита”.
— Х-ха! Что?.. А как тебя называть?
— Не знаю... Не могу больше слышать... И в магазине целыми днями: “Никита, посоветуйте. Никита, скажите”. Как по зубам напильником... Не могу больше.
— Приехали. Да-а... Может, ты вообще жалеешь, что женился, что дети? А? Помнишь, я перед загсом тебя спрашивала, как мы будем? Помнишь? И что ты мне ответил тогда?
