Владимире.
Он же…
печатался в литературных журналах и сборниках, стал членом Литфонда и московского ПЕН- клуба. В его почтовой сумке — очки, фонарик и газовый баллончик, чтобы защитить себя от собак, а вместо блокнота для писательских наблюдений — записная книжечка с кодами замков на дверях в подъезды.
Вот диалог через закрытую на все замки дверь. Один из собеседников — почтальон, второй — напуганная историями о налетчиках владимирская пенсионерка.
— Она говорит: не могу открыть незнакомому человеку.
— Я почтальон, вот удостоверение, вот телеграмма. Из Орла. „Бабушка, милая бабушка, с праздником!” У вас есть внучка в Орле?
— Есть.
— Ну, откройте.
— А меня нет дома.
— Какую самую необычную телеграмму вам пришлось доставлять?
— Была такая, из Евпатории... „Спасибо за любовь, иди лечись, ты болен”.
Не только отправительницы телеграмм, получательницы почтовых бланков тоже непредсказуемы в своих реакциях.
— „Котик…” — читает вслух, не дожидаясь, пока уйдет почтальон, какая-нибудь фемина и тут же взрывается: — Передайте этому мерзавцу, что я о нем и слышать не хочу.
Как будто Гаврилов — средневековый гонец, который тут же пришпорит коня и помчится назад, к пославшему его мерзавцу любовнику.
О литературной славе Гаврилова его коллеги почти ничего не знают. И в самом деле, какой почтовый работник будет покупать четырехтомник „Проза новой России”, где гавриловская „Берлинская флейта” соседствует с рассказами Пелевина и Сорокина.
Изменить свое постмодернистcкое существование (жизнь как комбинация текстов, каждый из которых столь же обязателен, сколь и случаен) Анатолий Гаврилов не мог. Не все российские издательства честно выплачивают гонорары, а на одни только гранты, получаемые на Западе, семью не прокормишь.
Два года назад, когда мы встретились, до пенсии Гаврилову оставалось два с половиной года. Он этот срок мерил иначе — подсчитал, что доставит адресатам примерно 75 тысяч слов.
Это…
не учитывая праздники, когда телеграмм посылают раза в три больше, чем в обычные дни”.
“Перебираться надо”, — пишут мне.
Кто бы спорил.
“Нужно писать 16 сценариев в месяц. Каждый сценарий — полторы страницы. Посмотри программу „Страшный суд”, она выходит на канале в 19.00 и в 12.00. Высылаю образцы. Пишешь дома. Раз в месяц встречаешься с шеф-редактором. Каждую неделю бывают летучки по полчаса. И 4 дня съемок в месяц, там ты готовишь людей, которые будут играть твой текст. Но не один. У тебя есть ассистент, помощник по кастингу и помощник по реквизиту. И юрист-консультант, естественно”.
“Хорошее предложение, — отвечаю, — я заинтересован, спасибо. Только, если можно, чуть подробнее о том, что надо писать, в какие сроки и есть ли необходимость перебираться в столицу?”
Крутая смена образа и места жительства легче бы прошла, честно скажем, в тридцатилетнем возрасте. Но и сейчас не поздно. Или?..
