одним словом, она играла на поле литературной провокации. Ее заботила не столько истина, сколько производимое впечатление”.
Вот тут я добавлю, что во всякой маске есть прорези для глаз.
И играл А. В., как я чувствую, не только в игру. Точнее, не только играл. Мы были с Михаилом Бутовым в Приморье, общались с поэтами “СЛ” и как-то сразу полюбили этих людей. За непонятно каким образом совместимые с их несколько запредельными (по большей части) текстами — душевность и нежность, за их незащищенность, за чувство братства и то самое “одиночество”, от которого они там, наверное, страдают, а здесь кое-кто может ему и позавидовать. От себя скажу: несмотря на весь их стихотворный мрак, хаос и “чернуху” (тут это слово плохо смотрится), на соответствующую лексику, от которой меня воротит, на некоторое, как мне показалось, культивирование того, что принято называть “обреченностью” и “эстетством”, — они талантливы. И в стихотворчестве, и в прозе, и в переводах.
Обойдемся-ка, пожалуй, и без сочетаний типа “потерянное поколение”.
И не так уж они неизвестны “центровому” читателю, кстати.
Татьяна Зима, Кира Фрегер, Саша Белых, Иван Ющенко… Вот с ними мы виделись. А вступление лучшего литературного критика тех мест Александра Лобычева к первой книжке Татьяны Зимы (“Скобы”, Владивосток, 2004) мне просто-напросто помогло понять в них (и в Т. З.) что-то весьма важное.
Сергей Гандлевский. Четыре стихотворения. — “Знамя”, 2007, № 1 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Очень грустно и весьма
Я — не об авторе, а о его сочинениях, особенно первом — виртуозном, “круговом”, прозрачно замыкающем себя ежедневно-привычным
Мария Галина. “ Живой журнал”: зачем и почему? — “Знамя”, 2007, № 1.
По-моему, это первая “популярно-аналитическая” статья о массовом явлении, которое, безусловно, навсегда вошло в отечественную Историю коммуникации, с одной стороны, и стало достоянием Виртуального музея антропологии — с другой.
Мария Галина, Данила Давыдов. Сто полей, или Большая Фантастика. Почему великая страна Литература раздробилась на мелкие удельные княжества с почти непроницаемыми границами? — Журнал фантастики “Если”, 2006, № 11 <http://www.esli.ru>.
“ Д. Д. <…> К Дмитрию Александровичу Пригову пришел некий человек, принес стихи своего друга и попросил: „Дмитрий Александрович, скажите мне, это хорошие стихи или плохие?” Пригов прочел и сказал: „Плохие”. Человек в ответ: „А это он так нарочно”. „Тогда — хорошие”, — ответил Пригов. Это, конечно, абсолютизация, но в ней содержится большая доля правды. Такой подход не влияет на писательское мастерство, но влияет на функционирование текста в этом мире. Людей, готовых читать текст, не втиснутый в какие-то определенные рамки, не очень много. Существует даже специальная профессия — читать тексты, не вложенные в рамку, оценивать эти тексты. Это и есть критик, культуртрегер, филолог, редактор. Эта профессия особая, и хорошо, если этот человек добросовестен.
М. Г. Вот я и хотела сказать: так будь прокляты культуртрегеры и прочие, которые мешают хорошим фантастическим текстам попасть к „серьезному” читателю, объявляя их „фантастикой”!
Д. Д. Так это же недобросовестные культуртрегеры и критики!
М. Г. А где мерило добросовестности?
Д. Д. Исключительно в нашем сердце. Ситуация очень болезненная и до какой-то степени патовая. Выход один — должна возникнуть новая группа читателей <…>”.
Чарльз Даннинг. Царь Дмитрий. — “Вопросы истории”, 2007, № 1.