пришельцами больше года. Случалось, что не выдержавших экзамен прогоняли. Из общины изгонялись и провинившиеся: воры и буяны. Специальная бригада гнала их палками по степи десяток километров. А были и такие, которых не прогоняли, но и не допускали к общему котлу жизни. Селили их в водокачке или подле нее, под скорлупками.
— Причем, что удивило меня чрезвычайно, — ахал Фритьоф, обхватывая себя руками, — так это то, что в общине не было вождя. Наверно, потому, что было много женщин, втрое больше мужчин…
А еще в ночлежке Королев видел, как ночью Вадя поднялся с кровати, присел на корточки к Наде и стал гладить ее по голове, приговаривая шепотом:
— Родиночка, родиночка, родиночка.
XCIII
Королеву уже невозможно было оставаться в Москве.
Но Вадя был упорен.
— Погоди, — говорил, — дай попрощаться.
Вадя сомнамбулой водил их по всем бомжевым местам Пресни. Все что-то высматривал, искал, расспрашивал бомжей о Пантелеймоне, о Зое-Стружке. Никто не знал.
— Тогда, — говорил им Вадя, — сказывайте, Строгий кланялся, что ушел в Палестины.
Королев изнывал. Надя равнодушно ходила за Вадей.
На Пресне нешуточных подвалов, как на Солянке, не было, зато имелась разветвленная система старых бомбоубежищ. Под “Трехгоркой”, под старыми цехами, таилась система сухих дореволюционных складов. Был еще склад братьев Лагидзе, тифлисских лимонадчиков, где в 1905 году хоронилась подпольная типография.
Пресненские бомжи обретались в Ермаковой роще, у мелькомбината за рекой, в склепах XIX века на Ваганьковском кладбище, на рынке, на платформе Тестовская и на Шелепихе — в заброшенных бараках Пресненской пересыльной тюрьмы, — мрачное место, полное каторжной тоски-ненависти. По всем этим местам Королева провели Вадя и Надя, и всюду он скучал смертно, отовсюду ему надобно было срочно исчезнуть. Вот только на пересыле — его было не оторвать от ограждения гигантской стройки Москва-Сити. Вид огромного провала, в котором можно было захоронить целый город, поднимал у него внутри простор. Великая пустота обратной тягой вынутого со дна грунта тянула его вверх. Целый день он потихоньку шел вдоль ограды, перебирал пальцами ячейки рабицы. Он был заворожен этой пропастью. В ней ползли грузовики, ворочались экскаваторы, били фонтаны сварки, опускались и вздымались решетки арматуры. На выстроенных основаниях небоскребов вращались подъемные краны, чуть в стороне висел рекламный дирижабль. Сзади по многоэтажным рукавам эстакады бежал поток автомобилей.
Королев за день обходил всю стройку. И замирал внутри. Она влекла его, как могила.
XCIV
Пока шатался с ними, Королев не скучал, вдруг придумав невиданный способ добычи денег.
Наконец он урвал момент и купил в магазине “Чертежник” на Дорогомиловке большие листы ватмана и клей.
На привале в парке на скамье свернул из ватмана и проклеил длинный узкий рупор.
Через весь город, поглощенные озабоченностью, они пронесли его на Курский вокзал, спрятались за киосками. Со стороны они походили на ремонтников, взявшихся за непонятное, но важное дело.
В качестве штатива Королев использовал Надю.
Рупор направлялся в сторону цыганок, кучковавшихся в стороне от вокзальной площади, на пути в переулки. Здесь они завлекали молодых пассажиров, гадали им, завораживали, шантажировали предсказанием. Например, говорили: “Молодой, молодой, сюда иди, сюда иди, такую вещь скажу, семь лет с женщинами спать не будешь, все, что не жалко, отдай, дети голодные, ты отдай, а завтра сюда приходи — отдадим тебе”.
Испуганный человек отдавал им все содержимое кошелька.
