не знаешь…
Актуальная задача Елагиной — найти адекватный язык самовыражения для человека, воспитанного на правильной речи и не видящего для себя возможности от этого языка отказаться, но и не желающего выпасть из стремительно меняющейся речевой ситуации. Шаги по освоению возможного поэтического пространства без отказа от самоидентификации — вот увлекательный внутренний сюжет книги. Напряжение здесь возникает уже потому, что поэтесса, оттесненная на культурную периферию в силу принадлежности к поколению, привыкшему говорить и думать еще на старом языке, в реальной жизни работает на TV, где манипулируют уже языком новым. В этом смысле она не является социальным маргиналом, к тому же кое-что знает о вкусах и запросах современной аудитории.
Вторая, совершенно неожиданная часть книги, откуда я и взяла стихотворение “Феминизм...”, не случайно названа “Логика драматургии”. Если жизнь такова, какова она есть, и никакими поэтическими заклинаниями ее не исправить, то именно “знанье несвободы” позволяет автору стать сознательным участником пьесы, живущей по собственной логике, смело в эту логику всмотреться и, более того, как бы встроиться. “Сменить коня”, включиться в эти игры, игры “свободы”, снова надеть маску. Не хотите традиции — получайте верлибр.
Удивительно, но именно верлибр помогает Елагиной совершенно освободиться и сыграть себя “другую”. Верлибр вообще форма, требующая ответственности. Так вот, она вполне за себя отвечает, ее высказывание весомо и парадоксально. Ключом ко всему разделу мне показалось простое с виду стихотворение “Глажу ночные рубашки”. Здесь вещи, эти “патологические долгожители”, превращаются в домашний некрополь, банк памяти. Наглаживая ворох чиненого-перечиненого белья, героиня вспоминает об ушедших — матери, подругах. Финальная строчка — “а европейцы, говорят, / вообще не гладят нижнее белье — / экономят электричество”. Экономия электричества, она же экономия души, — разве это не главная “фишка” нового времени?
Стихотворение “Кольца” хочется процитировать целиком:
О, серебряный экуменизм правой кисти!
Санскритской мантрой украшен мизинец,
греческий строгий меандр
язычески поблескивает на безымянном,
а христианское реченье
по-хозяйски возлежит на среднем.
И всем хорошо.
Опять провокативная двойственность, как в “Феминизме...”. С одной стороны, налицо то самое пространство свободы, где сакральные знаки всех религий сведены к гламурным украшениям, и именно в этом состоянии “всем хорошо”. С другой стороны, тонкие смыслы слов и символов в такой микс-культуре уже не улавливаются, они безвозвратно потеряны (скажем, санскрит не имеет отношения к экуменизму, но это мало волнует говорящего), отчего не утратившим языка читателям становится грустно.
Циклы “Конспективные изложения”, “Безблагодатность дара” точно так же работают не только со штампами массового сознания, но и с теми смыслами, которые за ними стоят.
Забавен “Фестиваль верлибра” — череда узнаваемых шаржей на голых королей, всегда готовых постоять перед прицелом телевизионщиков, в то время как автор хороших стихов тихо уходит, и его уже не догнать. А может быть, это и автошарж?
“Гимнические песни” и парадоксальны, и в глубине ироничны. Это же чистые перевертыши — например: “Что может быть уютней / бездны отчаяния” — или: “Что может быть комфортней / затяжной депрессии”. “Слабые духом действуют” — со знаком плюс это понимать или со знаком минус? А как хотите, по-разному.
Третья часть книги так и называется — “Разночтения”. Хотя читается она как раз совершенно однозначно: порезвились на манеже — и хватит. Никаких верлибров. Здесь Елагина опять возвращается к традиционному стиху, который после ярких и эпатажных текстов второй части кажется еще более скромным и приглушенным.
Справедливости я ожидала от Бога
И радости от бытия,
Но сказал мне голос: не слишком ли много
Желаешь ты, дщерь моя?
