За несколько лет магазин расстроился, теперь у него есть полноценный второй этаж, в котором обещают открыть “Наманган-суши”, появились цветочный ларек, железнодорожные кассы, наверху — стоматологический и еще какой-то медицинский кабинеты. А при входе в магазин висит трогательный стенд: фотографии, каким был “Наманган” и каким он стал.
Бичи
Весна в Люблине начинается с выкидывания мебели. Каждый год жители квартала выносят к большому мусорному контейнеру между гаражами кресла, продавленные диваны, стулья, комоды и табуретки. Откуда берут — неизвестно. Казалось бы, всю старую мебель за пять лет существования “ИКЕИ” в Москве уже можно было успеть выбросить.
Каждую весну из выброшенной мебели бичами у помойки выстраивается интерьер местного клуба. Летом здесь будет средоточие дворовой жизни. Бичи знают о жизни квартала все. Будь бичи посообразительнее, они давно бы научились составлять досье на жителей квартала и продавали бы информацию об образе жизни каждого клиента помойки.
Бичи не бомжи, у них есть собственное жилье, углы которого они сдают разным бедным и неприкаянным, почти таким же, как они, только малопьющим. В квартале от этих, казалось бы, совершенно опустившихся людей много пользы. Начальство местного цивилизационного центра “Наманган” довольно давно ведет борьбу с муниципальными службами за право поддерживать чистоту в квартале — экономия на поборах. “Наманганцы” приспособили бичей на уборку территории, в ответ на это муниципалы начали понукать дворников, так что в квартале процветают конкуренция и чистота.
Кроме того, в “Намангане” стали принимать стеклопосуду. За копейки, конечно, зато стекло любого формата берется без проволочек, а зачастую, минуя схему “товар — деньги — товар”, сразу превращается в водку.
К полудню открывается клуб. Человек пять-семь рассаживаются на стульях и диванах, греются на солнышке и начинают неспешно разговаривать-бормотать за жизнь.
Сначала, конечно, о политической обстановке. Но это всего лишь необходимая преамбула. Поскольку телевизор бичи не смотрят, то политическая тема начинается зачином “сукипродалироссию” и тут же заканчивается многозначительным “даааа…”, сопровождаемым энергичными кивками голов тех, кто сформулировать свои мысли уже не в состоянии. Затем идет беглый обзор ассортимента окружных ларьков и магазинов; небольшая дискуссия о качестве паленой водки завершается короткой, но грозной филиппикой в адрес хозяина ларька.
Потом настает очередь выяснения отношений. Матримониальная жизнь бичей чрезвычайно разнообразна. Дело в том, что, “выходя замуж” или “женясь”, алкоголик сдает свою квартиру, селится у дражайшей половины и они вместе пропивают квартирные деньги. Надо ли говорить, что в такой ситуации охотников за приданым пруд пруди. Одна только долговязая, одетая не по росту, вечно битая Маринка за прошлый год вышла замуж раза три или четыре. Чем она руководствовалась, когда каждый раз выбирала спутника жизни, — неизвестно. Только понятно, что не соображениями безопасности: для Маринки “бьет” совершенно точно означает “любит”.
Но случаются и чувства. На глазах всего квартала немощный бывший офицер Советской армии сорокалетний Жорик два месяца ухаживал за такой же давно спившейся неизвестного возраста Светланой. Светка финтила. Жорик страдал. Дарил одуванчики, специально дежурил у контейнера и первым хватал обновки для зазнобы, собирал для нее посуду и отказывался от водки в пользу возлюбленной. Устраивал истерики и даже пытался петь. За попытки исполнить серенаду был бит собутыльниками.
И однажды Светка сдалась. Видимо, страсть возникла неловко, не к месту и не ко времени. Еще не стемнело, так что вся округа могла видеть, как среди проблесков битого стекла, целлофановых пакетов, ярких коробок, разбитых телевизоров, газет, поломанных игрушек, тряпок, окурков, старых книг, сломанных лыж, пластиковых бутылок, упаковок из-под сока, фантиков, глянцевых журналов на старом продавленном диване два сморщенных тела занимались любовью.
Соседи
Подъезд наш почти ничем от других не отличается, разве что прямо надо мной, на третьем этаже, балкон трогательно украшен искусственными цветами. А на первом в теплую погоду всегда открыто окно. В окне всегда Капитолина Федоровна. Она — старожил нашего дома, заводская, все про всех знает, обо всем имеет понятие, строго следит за соблюдением одной только ей известных правил, чтобы все было как у порядочных. Когда я только переехала, она поинтересовалась — кто такая, откуда, одинокая или с мужем. Бывшие хозяева квартиры сказали, что в подъезде у нее всегда была кличка Прокурорша. Лавочки около нашего подъезда нет, вот и сидит днями напролет у открытого окна. К ней под окно приходят соседки, обсуждают последние известия, поздравляют с праздниками.
— Где яблочков-то нарвала?
— Да у метро продают, пятнадцать рубликов. Я вот сегодня искупалась, надела чистое. И ему яблочко положила. У меня там, в серванте, фотография такая, я ему туда яблочко и положила. Пусть порадуется.
Тетя Капа долго не могла решить, как ко мне относиться. Вроде иногда на иностранной машине
