Я дуюсь, но молчу: хоть он и чужой, а вдруг мой дядя его послушает и правда отправит в машину? И дядя — точно! — смотрит на меня как-то странно, и мне страшно становится, опережаю, пока ничего не сказал:
— Не-е, дядь Саш, я не хочу, я с вами, я заблудиться боюсь!
— Вот заурсила, — грубо, непонятно и оттого жутко процедил чужой. — Мамка, знать, тебя мало по жопе порола. — И сплюнул сквозь зубы.
Я совсем уже почти в рев, но мой дядя добрый, он говорит:
— Тихо. Смотри: если заплутаешь — вон наверху огоньки, видишь?
Поднимаю глаза — в тумане что-то слабо мерцает красным, высоко и неясно.
— Это на вышках. Ты к ним спиной повернись и иди. Машина наша там... Как выйдешь из камышей, зови, услышим.
Я успокаиваюсь, киваю.
— А что это за огни?
— На радиовышках.
— Тут радио передают?
— Передают, тока не наше, — буркнул чужой.
— Это не обычное радио, здесь частота, на которой подводные лодки переговариваются, — говорит мой дядя, и я не понимаю, кто из них надо мною глумится.
— В смысле? Какие лодки?
— Ты чё, не слышишь? Подводные, — говорит чужой, а мой отчего-то кивает.
— А где они? Здесь? — говорю и пытаюсь представить, как поместится огромная, как кит, лодка в Кудьму, если даже я ее переплыть могу, а посредине если встану — почти до дна достаю.
— Нет, конечно, — говорит мой, а чужой только загыкал сквозь дым. — Они далеко, в Ледовитом океане.
— Да вы что? — поражаюсь, потому что пытаюсь мигом представить: где мы и где океан; получается, что это ого как далеко — много-много земли отсюда до его воды. — А почему же лодки тут переговариваются? И что, их слышно?
— Они там переговариваются, и там их слышно, — говорит мой дядя. — А тут только вышки стоят, через которые они связь держат.
— Но почему здесь? Почему не там — на берегу океана?
— А потому что место здесь такое особое — совсем гладкое. Среднерусская равнина.
— А почему… — хочу еще спросить, но чужой дядька цыкает, щелчком отправляет свою красную точку в камыши и стремительно, тихо скользит дальше меж стеблей по каким-то ему лишь ведомым тропам. Я раздвигаю камыши в том месте, где мужики только что стояли, — небольшая проплешина чистой, темной воды, и туман клубится над ее спокойной пленкой, как дым.
В следующий раз настигаю их на открытом, топком берегу: озеро так же пусто и тихо, только черные водомерки скользят.
— Где-то же они сидят, — говорит чужой, — не совсем же слетели. Сезон только нaчался, не могут они в начале самом сезона слететь.
— Да ладно, Паш, темнеет уже, не видно будет. Мы только приглядимся, а по-нормальному-то засветло надо.
— Ты чё, утку с курёй попутал, утка ж на насест не сядет, она все одно где-то тут плавать будет.
И тут туман разрезало — свить, вить, вить,
