Человек заваривает чай,
достает из пачки сигарету
и — ломает. И глядит, как лист,
как полузеленый лист юдольный,
словно ничего ему не больно,
на открытом воздухе повис,
словно все равно, что верх, что низ,
словно рифмой брезгует глагольной.
Чай — дымится. Лист в окне — висит,
черенком подергивая чутко,
и клюет, как жареная утка,
и — взвиваясь — радостно гремит,
как железный, как глагол в гранит —
выше, выше. Спи, моя малютка.
* *
*
Нет, не о смерти. Все с ней и так понятно —
детская дрессировка, всегдаготова.
Не о слезах — не зазовешь обратно.
Просто скажи: Леша. Наташа. Вова.
Бабушка Соня. Миша. Глебушка. Нина.
На табуретке. В кухне. Сижу живая.
Таня и Толя. Внятно. Медленно-длинно,
бережно-бережно по именам называя.
Как вы там, милые? Дробь и погудки горна.
Холодно вам? Здесь у нас — дождь и святки.
Саша и Саша. Плавится шелк у горла.
В слете дружинном. В святочном беспорядке.
