Митинского радиорынка, угрюмо-серого поселка Новобратцевский, краснокирпичной Новобратцевской фабрики, чахлых голых деревьев бульвара Яна Райниса.
“Сходненская”, приехали. Все выходят. Вышел.
Пока ехал до конечной, пока ехал до “Сходненской”, прошло очень много времени. Опоздал.
Сильно опоздал. И еще сколько на метро ехать.
Какое-то уж совсем неприличное опоздание получается.
И вообще, что делать, что делать.
Стоял, стоял в оцепенении.
Серовато-коричневые старые пятиэтажки в начале Сходненской улицы. Кинотеатр “Балтика”, увешанный нелепыми афишами. Мебельный магазин на Химкинском бульваре.
Когда-то давно здесь был аэродром полярной авиации. Теперь от него осталась только Аэродромная улица, в качестве напоминания.
Присел на каменный парапет у входа в метро.
Сейчас, наверное, будут звонить. Что случилось, в чем дело, где, что. Хотя деньги на телефоне кончились. Ну и хорошо.
Нет, не то чтобы там какие-то мысли о самоубийстве, или отчаяние, или еще что-то такое, просто тупое оцепенение, при котором любое действие кажется бессмысленным (так оно и есть), и полный упадок сил, и не хочется ничего делать, только бы оставили в покое, говорят, это признаки депрессии, ну, может быть, депрессия, да, наверное, лечь под теплое одеяло, свернуться калачиком, чтобы ничего и никого вокруг, чтобы не было ничего и чтобы только оставили в покое.
Холодно.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек с бутылкой водки в руке.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек с бутылкой пива в руке.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек, который там, в магазинчике, купил бутылку водки и две бутылки пива и убрал их в сумку, и вот он идет, с сумкой на плече, а там, в сумке, тихонько булькают водка и пиво.
Из стеклянного магазинчика вышел молодой человек с бутылкой пива в руке, остановился и стал пить пиво прямо из бутылки.
Недалеко от стеклянного магазинчика лежит человек, прямо в снегу.
Мимо то и дело с грохотом проезжают трамваи шестого маршрута.
Холодно.
Спустился в метро, сел на скамейку, там, где останавливается первый вагон.
Вот уже пронеслось мимо двадцать или тридцать поездов в сторону центра, а он все сидит и сидит, неподвижно уставившись на составленную из железных букв надпись “Сходненская” на стене. И он будет здесь сидеть еще очень долго, а потом встанет, выйдет из метро и поедет назад, домой, в Митино.
Фабрика. Осень. Дорога
— Нет, ну это уже просто невозможно так. Честно говоря, надоело уже, — сказал Александр Александрович.
— Ну подождите, подождите, давайте разберемся. Все ведь не совсем так, как вы говорите, — сказал Александр Александрович.
