В Петербурге среди наиболее ярких “эстрадников” выделяются три женщины: Наталья Романова (не путать с Анастасией Романовой!), Юлия Беломлинская, Ирина Дудина. Последняя выпустила сборник избранных стихотворений (до этого у нее были роман в микрорассказах и две книжки стихов, одна из них — самиздатская). Что занятно, этот сборник является билингвой; русский текст сопровождают переводы на немецкий, сделанные Элизабет Намдар. Не берусь оценивать качество перевода, отмечу лишь, что немецкоязычному читателю в особых комментариях потребовалось объяснять, кто такие Штирлиц, Гоголь, Гребенщиков и Бианки.
Среди собратьев (и сестер) по “эстрадной” поэзии Дудина отличается достаточно спокойной, неистеричной интонацией; вместе с тем она в наибольшей степени воспринимает ироническую сторону этого поэтического движения:
К чему ты, грязная свинья,
Почто ко мне пьяной приходишь,
И взор нечистый свой, гадёныш,
Бросаешь в чистую меня.
Увешан тьмою пьющих бесов,
С собой несёшь спиртовый дух.
С каким таким ты интересом
Мой половой терзаешь пух?
Потом лежишь и умираешь,
Вонзая кость свою в мой пухленький диван.
Хоть я считаюсь русской поэтессой,
Но не люблю тебя, типичнейший Иван.
Пожалуй, здесь слышатся ноты поэтического примитивизма, получившего особое развитие именно в ленинградско-петербургской независимой поэзии (от обэриутов и Олейникова до Владимира Уфлянда, Владлена Гаврильчика, Олега Григорьева), да к тому же и образцы “дикого”, подлинного примитива деклассированных или душевнобольных. По словам Дудиной (закончившей, между прочим, философский факультет СПбГУ): “Искусство делают сумасшедшие люди, у которых повреждена крыша. Через пробоины идет связь с космосом”, — впрочем, и здесь она, кажется, изрядно иронизирует.
Ольга Лукас, Евгений Лесин. По кабакам и мирам. Венчик сонетов. М., “Гаятри”, 2007, 128 стр.
Совместный роман Лесина, поэта и редактора “НГ Ex libris”, и Лукас, публикующей остроумные сказки для взрослых в той же газете (они выходили и двумя отдельными книгами), наследует традиции “Москвы — Петушков”: здесь есть искаженное пьянством сознание и странствие героев. Нет лишь ерофеевского трагизма, но он и не предусматривался авторами. По сути дела, в книге “По кабакам и мирам” центральный мотив — не самоумаление и поиск выхода, но свободное покорение пространств; вместо единственно подлинного среди химерических псевдомиров, но недостижимого мира Петушков предлагается каскад равновозможных (или равноневозможных) параллельных пространств, в каждом из которых таится опасность, шутя, впрочем, преодолеваемая.
Героям (одноименным с авторами) не увидеть в конце пути кровавую букву “Ю”, не ощутить шило, вонзающееся в горло. По сути дела, это психоделическая экскурсия по альтернативным “Москвам” (только психоделика эта очень почвенна, поскольку сугубо алкогольна). Есть и здесь идеал — своего рода Абсолютный Кабак, вполне успешно, впрочем, заменяемый своими несовершенными отражениями — в каждом из них ведь можно выпить, а привходящие обстоятельства не в счет.
Переходы между мирами размыты (что объяснимо, учитывая состояние наших героев); “Лукас” и “Лесин” (обозначим так путешественников, чтобы не путать их с авторами) попадают в советскую, православно-фундаменталистскую, фашистскую, помешанную на спорте, подчиненную космическому культу, переименованную в Петербург Москву. Городские реалии остроумно трансформируются в соответствии с заданными обстоятельствами, а встречающиеся на пути “Лукас” и “Лесина” персонажи последовательно обретают своих двойников в других параллельных мирах, каждый раз неузнаваемо изменяясь. Бурлескные диалоги алкогольных странников сшивают книгу воедино, хотя и здесь логики искать не приходится (какая уж тут логика).
Не берусь рекомендовать эту книгу ханжам или снобам (а менее всего — тем, кто совмещает в себе эти качества), но любителям Гашека и Юза Алешковского, да и Вен. Ерофеева с Буковски (хотя это уже куда более суровая литература, нежели роман Лесина и Лукас) здесь есть чем утолить духовную жажду.
