Смерть их была естественной,
жизнь — относительно благополучной.
В это невозможно поверить.
(Бердичев, 1911 — Одесса, 1986)
Остается человек, сведенный к пределу одиночества, окруженный тьмой внешней, в которую он безнадежно и непрерывно всматривается с исчезающей, но поддерживаемой последним усилием надеждой.
В цикле “Телефонная книжка” из книги “Нарисуй человечка” название каждого стихотворения — это перечеркнутый номер телефона. Человек уходит — телефонный номер вычеркивается, остается воспоминание, черта, за которой небытие. Это тоже перечень потерь, как и в “Семейном архиве”, но здесь потери охватывают не столетие, а только последние годы, может быть, десятилетия. Здесь все были знакомы, близко и лично. Но теперь никого не осталось. Цикл очень сильный, но даже на его фоне выделяется последнее стихотворение.
strike/
240-33-87 (спросить Марину)
Это ты, Марина? Входи. Пальто повесишь сама.
Понимаешь, высокая вешалка, эти боли в плече.
(Никто не входит.) Зябнешь? Ну что поделать, зима,
а батареи чуть теплые. Ты опять о враче,
но нечего тут лечить. Заходи, садись, оглядись.
(Стул отодвинут. Никто не садится.) Ну вот!
Опять на подушке разлегся! Брысь!
(Кот, прищурив глаза, раскрывает рот,
выгибает спину, выдвинув лапы вперед,
и убирается в угол.) Ты не спешишь? Тогда
я приготовлю кофе. (С медной турочкой, семеня,
он приближается к кухне. Из-под крана вода.
Две ложечки кофе. Сахар.) Я сейчас. Ты слышишь меня?
(Некому слушать. Снежный сахарный слой,
набрякая, темнеет. Сгусток идет на дно.
Сверху светлая пенка.) Ты часто бываешь злой.
Жаль, что твои подруги с тобой заодно.
(Их с тобой заодно нет давно на этой земле.)
Вчера заходил в галерею. Продал два старых холста.
(Чашка кофе рядом с пепельницей на столе.
Кромка чашки чиста, и пепельница пуста.)
