Новая драма: практика свободы
Забалуев Владимир Григорьевич и Зензинов Алексей Борисович — писатели, драматурги, литературные критики. Оба родились в 1961 году в Костроме, окончили историко-педагогический факультет Костромского пединститута и впоследствии продолжили образование: Забалуев — в аспирантуре Института всеобщей истории РАН, Зензинов — во ВГИКе. Прозаические произведения соавторов — «Искушение фотографа», «Направо, налево и сзади» (1995, 2000 соотв.), «По-дорожное. Слово о странствующих» («Новый мир», 2007, № 3) и др. Пьесы публиковались в журналах «Современная драматургия» и «Театр», в драматургических сборниках, ставились в Москве в Театре.doc.
Кого только не назначали в официальные вестники новой драмы, но все они звонили в колокола уже постфактум, когда ее мятеж против официальной культуры был в полном разгаре. И сколько споров вызвал проклятый вопрос: «Новая драма или драма нового?»
Проведем инвентаризацию. Есть одноименный фестиваль — раз. Есть тавро, которым критики метят драматургов-режиссеров, — два. Появился и бренд — востребованная (пусть пока достаточно ограниченно) торговая марка — три.
Но должно быть что-то еще? Должен быть платоновский эйдос, стоящий за и над всем. Какой?
Две новые драмы: найти десять различий
Я ничего не чувствую, ничего… Я не понимаю, как мне с этим жить, не понимаю… Нет, я не то говорю, не понимаю, как это сказать… Как сказать, чтобы ты меня понял? Это какой-то замкнутый круг… Я слышу слова, я знаю их наизусть… Но ничего не меняется!
Олег Михайлов, «Мои мертвецы».
Среди популярных инвектив в адрес российской новой драмы — упрек в плагиате: мол, уже была одна «новая драма» конца XIX века, зачем нам еще одна? «Попадая в контекст большой драматургии, она [новая драма] теряет свое чудо рождения — рождения из ниоткуда, рождения из пыли и грязи уличного двора. А если у нее есть прошлое, а у ее героев существуют не просто предтечи, а персонажи-близнецы (тут и до Гамлета рукой подать), то в чем принципиальная новизна, где пресловутая радикальность?»1
Если выбрать только два этих критерия — новизна и радикальность, то переработчику чужих сюжетов Шекспиру следует решительно отказать в оригинальности, а тихоню Чехова гнать из всех театров. За нежеланием признать в современной новой драме самостоятельного субъекта культурных процессов стоит либо нутряное стремление оградить свою пещеру от очередной неолитической революции — «а ну оставь мой каменный топор», либо корпоративное чувство самодостаточности, свойственное замкнутым популяциям. Боже, огради от чужаков, а промеж себя мы сами поладим.
Европейская «новая драма» Ибсена, Стриндберга, Шоу была при всех оговорках узкодраматургическим, внутрицеховым, чисто театральным явлением. Современная российская новая драма — общекультурный, мультижанровый феномен.
Зародившись в первой половине 90-х годов как партизанская попытка горстки молодых драматургов противостоять все умертвляющему театральному мейнстриму, новая драма превратилась в катализатор обновления и поиска в кинематографе, телевизионных жанрах, литературе, музыке, актуальном искусстве. Выступая на одной из дискуссий на фестивале «Новая драма» в сентябре прошлого года, кинорежиссер Марина Разбежкина признала, что нечувствительность телевизионных сфер к реальности вызвала к жизни такое направление, как «Кинотеатр.doc», во многом базирующееся на новодрамовских принципах.
Есть и полнометражные игровые фильмы, снятые по сценариям братьев Пресняковых и Ивана Вырыпаева («Изображая жертву», «Эйфория», «Лучшее время года»). Есть опыт киносодружества Бориса Хлебникова и Александра Родионова, рожденный из того доверия к жизни, которым отличались тексты Родионова, — хотя бы известная московским зрителям «Война молдаван за картонную коробку», поставленная в Театре.doc. Имена драматургов-новодрамовцев можно увидеть в титрах не одного десятка телевизионных сериалов. Это уже сложившийся, хотя и по-прежнему открытый для новых авторов художественный круг.
