Новый Мир ( № 4 2008)

в виде почвы, в которой наследие Прошлого хранится, чтобы быть востребованным позже, либо в виде моста, по которому идеи Прошлого проедут в Будущее. Никаких собственных, своих черт в перспективе такого взгляда Настоящее уже не имеет, оно исчезает. Как следствие: сам субъект не видит такого Настоящего и в таком Настоящем не ориентируется. Концептуальная ловушка консерватизма — в иллюзии, что Настоящее есть лишь только продолжение Прошлого, что мир в течение столетия сущностно, глубинно не изменился. Структуры и элементы, свойственные русскому XIX веку, интерпретируются как структуры постоянные, вечные: то, что свойственно XIX веку, должно обязательно присутствовать и до этого века, и после. В этом, как представляется, одна из фундаментальных ошибок русского консерватизма. В его сознании один исторический период вбирает в себя все содержание всего исторического времени. Под кальку XIX века расчерчивается и история века XIV, и история современная. И в 2007 году мы можем услышать (и слышим) о возрождении принципа „православие, самодержавие, народность”, о мессианской роли русского народа, о Стамбуле, переименованном в Константинополь, о современном славянофильстве и его борьбе с современным западничеством и т. д. и т. п.”.

Юлия Идлис. Локальное торжество энциклопедизма: как пишут и как писать о современной поэзии в СМИ. — “РЕЦ”, 2008, № 48, январь <http://polutona.ru>.

“<…> перекос, характерный для абсолютного большинства российских общеинтересных СМИ: если с информацией в других областях — в финансах, политике, медицине и т. д. — стараются работать как с информацией, в области культуры информацией становится не факт, новость или цифры, а оценка культурного явления обозревателем. В культурном поле именно оценка является тем уникальным продуктом, который СМИ продают аудитории: не „у нас самая точная информация” (потому что ну какая может быть информация о новой книге или спектакле, кроме имен авторов и актеров?), а „у нас самые интересные/желчные/модные обозреватели, читайте, что они думают”. Это происходит потому, что культура без личности обозревателя никому не интересна: мы сами имеем вполне определенные мнения относительно всех культурных явлений, с которыми сталкиваемся, так что газетно-журнальные описания этих явлений привлекают нас не информационно, а оценочно, как возможность узнать, что думают об этом другие люди ”.

“Современная поэзия — очень специальный, „специализированный” объект в совсем не специализированном поле культуры. Читать стихи (как и читать о стихах ) — большая работа, требующая соответствующего склада ума, навыков, знаний и зачастую даже особого образования и читательского кругозора; вместе с тем считается, что читать стихи, как и прозу, может любой: ведь это те же слова”.

“Онтологически современная поэзия — полноценное явление культуры, важное, „большое”, с развитыми историческими, эстетическими и даже политическими корнями. Но информационно современная поэзия как явление появилась только что, на глазах изумленных читателей общеинтересных СМИ, которым каждый раз преподносят ее как вновь открытую Америку. <…> В современной поэзии так много всего происходит, что о ней, по сути, надо писать так же, как пишут о финансовых и политических новостях: как о событиях. Но для этого нужно, чтобы и авторы статей, и их аудитория представляли себе, в рамках каких тенденций эти события происходят. <…> Авторы заметок о современной поэзии в общеинтересных СМИ всегда пишут для аудитории, которая не знает о существовании этого явления, т. е. всегда имеют дело с „нулевым” референтным полем. Поэтому разговор о современной поэзии — явлении специальном, развитом и разнородном — всегда превращается в ликбез как для автора статьи, так и для ее читателя”.

Александр Иличевский. Не-зрение. — “Топос”, 2007, 24 января <http://topos.ru>.

Итак, мы только косточки

точнейшего из снов,

чья мякоть сладко-теплая

растет из зренья, слов —

из бормотанья сонного,

объятий сна и тел,

слюны, чего-то темного

и белого, как мел.

Казус Высоцкого. — “Русский Журнал”, 2008, 25 января <http://www.russ.ru/culture>.

Говорит Александр Дугин: “<…> Высоцкий систематизировал банальности, он был энциклопедистом позднесоветских штампов. <…> Высоцкий, на мой взгляд, достаточно точно отобразил в своем графоманском энциклопедическом стиле все возможные ролевые дискурсы. По сути дела, он записал максимальное количество в основном депрессивных или идиотических состояний позднесоветского человека. Я думаю, что