— Твое дело, — пожала плечами мать, а потом спросила: — Почему Мариша? Кажется, Юля? Или память мне изменяет?
— У тебя великолепная память, мамочка! Я вот эту Юлю давно забыл. После нее была Ксения, но она оказалась слишком умной. Маришка — прелесть, простушка. Как раз для меня!
— Прекрасно! — порадовалась мать. — Может быть, от нее мне внука ждать, готовиться в бабки? Я не обижусь, ей-богу. Подарил бы мне како го-нибудь малюсенького.
— Нет, нет, мамочка. О женитьбе и детях думать рано. Вот когда...
— Вот когда постареем, — с полной серьезностью помог брату Илья, — на пенсию выйдем, тогда и рожать начнем.
Хохотали вместе, втроем, и громче всех — старший брат.
— А у тебя все то же? — спросила мать у Ильи.
Тот лишь головой покивал. У него продолжался все тот же, теперь уже долгий, роман с молодой женой старого профессора, привычный для всех, почти узаконенный, не считая случайных интрижек.
— Ладно. Буду ждать и надеяться.
Ужин закончился весело. В машину садиться не стали, и она медленно ехала позади. Шли пешком по набережной, вдоль реки, к недалекому дому. Ночная августовская темнота, пригнетая фонарный свет, позволяла ему освещать мостовую, людей, пестрядь цветочных клумб, стриженые бордюры кустов, низкие ветви деревьев, а далее вздымалась и крылатилась густая тьма. Лишь далеко-далеко, за рекою, на краю земли, медленно вставала большая, тяжелая луна. От реки веяло теплом, от клумб цветочных — вечерним ароматом петуний.
Возле дома, замедляя шаг, Илья подумал вслух:
— Может, погулять? Еще не поздно.
— Милый, — позевывая, сказала мать, — давай я сегодня спокойно посплю наконец-то. Спокойно- спокойно... Но если хочешь, то с Михаи лом, — кивнула она в сторону автомобиля, который сопровождал их в недолгом от ресторана пути и теперь остановился.
— Нет, нет, мама... Давай и вправду поспим, — поспешно согласился Илья, понимая, как тяжко ей было все эти дни и ночи. И как хочется ей покоя.
— У Ангелины нагуляешься, — добавила мать. — Там такой чудный лес и купание рядом. Только прошу тебя: не прыгай с парашютом, — забеспо коилась она прежде срока. — Это мне так не нравится. Что за мода?
В дачном поселке в Подмосковье, где жила Ангелина — сестра матери, был невеликий, но аэродром, при нем самолеты да планеры, парашюты да дельтапланы. Для одних — развлечение, для других — тревога.
Телефонному сигналу мать ответила смехом:
— Легка на помине! Здесь он. Не любит он мобильники, вечно остав ляет. Передаю...
— Сердце мое! — услышал Илья, приняв телефонную трубку от матери. — Илюшечка... До тебя не достучишься. А я жду не дождусь. Самолет будет.
Тимофей летит с Феликсом. Залетают к вам. И тебя заберут. Жду тебя, целую. Алеша прибыл? Почему молчит? Забыли старую тетку...
Начались обычные разговоры. С ними и в дом вошли.
А в доме, в квартире, по своим комнатам разошлись быстро. У Алексея позади лежала долгая дорога, и завтрашний день был не простым, устала и мать. Илья спать не хотел. Он решил поработать. Столько дней потеряно, а впереди трудное: защита диссертации, доклады на двух конференциях, обещанные статьи для журналов, которые пока лишь набросаны вчерновую.
Он включил компьютер, но скоро оставил его и снова — уже третий раз за день! — оказался возле семейного “музейного” шкафа. Там было и его прошлое: фотографии, записные книжки, тетради. Полевые дневники первых, еще школьных, археологических экспедиций. Городище-на-Дону, Царево, Бахчисарай. Какие-то черепки, оставленные для памяти; меловые сколы с отпечатками листьев, насекомых, окаменевшие моллюски. А еще, от школьного отряда “Поиск”, — тяжелые снарядные осколки, “рубашка” гранаты, гильза, остроносые винтовочные патроны, даже в обоймах, и малые, желтенькие, словно желуди, автоматные. Целенькие. Хоть сейчас — в дело. И более позднее: диктофонные ленты, клеенчатые тетради. Документальные записи, воспоминания. Жизнь бабушки Насти, матери отца. Ее детство и юность. Тяжкие годы коллективизации, раскулачивания. Аресты и гибель близких. Высылки, сиротство. Потом все это