Чудесная история, которую я намерен рассказать, случилась уже много лет назад и за давностью времени может быть теперь свободно поведана, тем более что я выговариваю себе право не называть при этом ни одного собственного имени.
В 19** году я часто бывал в одном уважаемом семействе, состоявшем из трех лиц: мужа – видного пушкиниста, хрупкая фигурка которого, увенчанная голым черепом с массивными очками на носу, была всем в Москве хорошо знакома; его жены – тоже пушкинистки; и ее сына еще от первого брака, студента- филолога, который, впрочем, не займет в моем повествовании какого-либо места. Семейство это образовалось к тому времени недавно, было очень дружно, и вся его жизнь, домашняя, профессиональная и светская, вращалась исключительно вокруг пресветлой памяти Александра Сергеевича Пушкина.
Ему, как ни странно, и предстояло сыграть роковую роль в описываемых событиях.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Однако начну по порядку. Первая встреча героев, приведшая к скоропалительному, но на удивление удачному браку, произошла при следующих обстоятельствах. Однажды летом оба они, еще не знакомые друг с другом и, значит, не сговариваясь, в составе разных групп, но абсолютно одновременно, отправились в поездку по пушкинским местам, гвоздем которой было посещение заповедника в Михайловском. Там, в знаменитой аллее Керн, где у судьбоносных липовых корней столкнулись в результате небольшой накладки с расписанием две экскурсии, он впервые увидел свою будущую жену, и между ними тотчас завязался бурный роман. Кажется, наш приятель сумел даже добиться перевода из одной группы в другую и с тех пор с дамой сердца не расставался.
Дама, надо сказать, не отличалась особо авантажной внешностью, что может засвидетельствовать любой из нашего кружка знакомых. Поэтому мы были немало развлечены происходящим, объясняя его себе то капризами любви, которая, как известно, зла, то законами красоты, которая, как известно, находится в глазу наблюдателя, то просто-напросто сильной близорукостью нашего друга.
В общем, роман закрутился, и по ходу этой закрутки наш приятель узнал, что предмет его желаний не то чтобы совсем недоступен, но и не совсем свободен, а, выражаясь по-гоголевски, в некотором роде замужем, и что, значит, просить его руки ему надо не у его родителей, а у, вот именно, мужа.
Эта операция обошлась, однако, без мучительных перипетий, коих он поначалу опасался.
- Муж оказался нормальным человеком, -- возбужденно рассказывал наш приятель, зрачки которого за толстыми стеклами еще больше расширялись от обуревавших его чувств, -- и проявил полное понимание.
- Проявил понимание?! – хором переспросили мы.
- Да, представьте, проявил полное понимание и сразу согласился на развод.
Развод, а за ним и брак и в самом деле последовали незамедлительно, и наши молодожены зажили, как говорится, одним домком, душа в душу, мирно и счастливо.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Их счастливая жизнь проходила всецело и исключительно под знаком Пушкина. На стенах висели его портреты, на книжных полках стояли все его мыслимые издания, во главе с 16-титомным ПСС, и исследования о нем, от антикварных до самоновейших, в гостиной красовался гипсовый бюст Пушкина, на рабочем столе хозяина – изваяние пишущей руки поэта, а в спальне над кроватью – его посмертная маска в виде тяжелого бронзового медальона и обрамленная копия автографа “Мадонны”:
Мадона.
