Другая подруга. Я тебя не понимаю. Зачем тебе этот Леша? У тебя есть Паганини! Ты его каждый день можешь слушать!
Надя. Ей хорошо. Она умеет радоваться музыке и книгам, независимо от того, есть у нее любовь или нет. А я еще не поднялась на такую духовную стадию существования. А потом позвонила Маринка поделиться впечатлениями от выставки. А я выпалила ей про Лешу, про то, что она со своим вернисажем теперь будет для меня ассоциироваться с самым ужасным днем в моей жизни. И я ненавижу визуальное искусство! А она сказала:
Художница. Ни фига ты его не любила! Это в тебе чувство собственности говорит! Он был тебе — чемодан без ручки! Ты не этому огорчаешься, а тому, что свободна теперь, и нет уже отмазки, чтоб не искать настоящую любовь. Никому из подруг уже не соврешь, что вот, мол, он ходит по пятницам, а больше тебе ничего и не надо. А мы при этом должны думать, что на самом-то деле она его любит и счастлива, что он ходит по пятницам. И эта тема закрыта. Ты боишься любви. Люди всегда боятся того, чего не умеют.
Надя (в зал) . Всю ночь я просидела на кухне в обнимку с ноутбуком, пытаясь писать статью в номер под названием “Как обратить на себя внимание мужчины”. Дальше шли подзаголовки “В самолете”, “В поезде”, “На пляже”, “На дружеской вечеринке”, “На улице”. Моя рубрика “Психология знакомства” пользовалась популярностью — читательницы вырезали ее из журнала и коллекционировали. Слезы текли по лицу, я смотрела в окно — наедине со своей высокохудожественной судьбой — и завидовала Анькиной телесериальной. Слово “высокохудожественно” у нас с Анькой за последний день приобрело негативный оттенок. А на другой день мы опять курили с ней на редакционной лестнице, и лица на Аньке не было.
Аня. Все. Я ему сказала, что это наша последняя ночь, что документы я подавать не пойду и никуда не поеду. Я слабая. Я не могу все бросить… Что ты молчишь?
Надя. А что говорить?
Аня. Я несла какой-то бред, что у меня новая серьезная должность. Что для меня это важно. Что я люблю свою работу. Он сказал, что уважает мое решение. Но я-то знаю, что это не из-за работы. Я просто не могу ничего менять. Душевных сил нет. Нет, и все. Вот как-то идет себе жизнь и идет. А чтобы новые эмоции и потрясения… сил нет.
Надя. Блин, а я так надеялась, что хоть у тебя все будет хорошо.
Аня. Лишь бы не совсем плохо…
Надя (в зал) . К нам на лестницу вышел покурить Гурков. Из всей редакции только я была в курсе их прошлого романа. Мы хотели уйти, но он попросил Аню задержаться на минуту. Я их оставила.
Гурков. Я должен тебе сказать, пока другие не сказали. Шевцова назначила меня главным редактором “Светского стиля”. Сейчас приказ будет.
Аня (после паузы). Поздравляю.
Гурков. Ничего личного, как говорят американцы. Я даже проявил благородство и попытался за тебя вступиться, а она сказала: “Я не могу рассчитывать на людей, которые не полностью отданы делу. Это бизнес, он не может зависеть от ее любовей”.
Аня. Она права.
Гурков. И я так считаю. Ты соврала мне, что теперь только книжки любишь читать.
Аня. Огорчать не хотела.
Гурков. Ценю твою заботу. Я, кстати, с Шевцовой помирился.
Аня. Рада за вас.
Гурков. Будет реорганизация. Если хочешь, попрошу, чтобы тебя назначили моим заместителем.
Аня. Нет. Я с тобой работать не смогу. Я действительно, видимо, слишком завишу от чувств. Не деловая я женщина.
Гурков. Смотри сама.
Надя. Он докурил и ушел. Аня закурила следующую сигарету. Жалобно зазвонил мобильник — каприз Паганини. Это была Сценаристка.
